Виннету

Старший был немногим выше среднего роста, весьма крепкого сложения; в его осанке сквозило истинное благородство, а движения указывали на чрезвычайную ловкость. Черты его лица, хотя и типичные для индейца, не были так резки и угловаты, как у большинства краснокожих. В его глазах можно было прочесть спокойное, почти кроткое выражение, — выражение внутренней сосредоточенности, дающей ему превосходство над соплеменниками. Он не носил шляпы, и его темные волосы были собраны на голове в шлемообразный пучок, из которого торчало орлиное перо, — знак отличия индейских вождей. Его простая и чрезвычайно прочная одежда состояла из замшевой куртки, штанов с бахромой и мокасин. За пояс был засунут нож, а кроме того, на нем висело несколько сумок со всякими необходимыми для охотника принадлежностями. Мешочек с лечебными травами вместе с трубкой мира из священной глины и разными амулетами болтались на шее. В руке он держал двуствольную винтовку, ее приклад был искусно обит серебряными гвоздями. Эта двустволка, прозванная «серебряным ружьем», приобрела впоследствии громкую славу благодаря подвигам Виннету, который был сыном ее прежнего владельца.

Молодой индеец был, в общем, одет так же, как и отец, лишь немного понаряднее. Его мокасины были украшены щетиной дикобраза, а швы на штанах и куртке были тонко отделаны красными нитками. На шее, подобно отцу, он носил мешочек с травами и трубку, и был также вооружен ножом и двустволкой. Совсем как у отца, были подвязаны и его волосы, с той только разницей, что их не украшало перо и они были настолько длинные, что густо спадали на плечи. Этим прекрасным черным с синеватым отливом волосам, без сомнения, позавидовала бы любая дама. В выражении его матово-коричневого с бронзовым отливом лица просвечивало еще больше благородства, чем у отца. Как я впоследствии узнал, он был одного возраста со мною, и при первой же встрече произвел на меня глубокое впечатление. Я сразу почувствовал в нем хорошего, богато одаренного природой человека. Мы долго и внимательно рассматривали друг друга, причем мне показалось, что в его серьезных, темных, бархатистых с блеском глазах вспыхнул на короткое мгновение приветливый луч, подобный сиянию солнца, внезапно выглянувшему из-за облаков.

— Это мои спутники и друзья, — сказал Клеки-Петра, указывая сперва на отца, а затем на сына. — Вот это Инчу-Чуна[2], великий вождь мескалеров, признанный таковым и всеми остальными племенами апачей. А другой — его сын Виннету, совершивший, несмотря на свою молодость, больше отважных подвигов, чем иные десять воинов совершают за всю жизнь! Его имя прогремит когда-нибудь на всем протяжении Скалистых гор и саванн. Казалось, Клеки-Петра перехватил через край, но впоследствии я убедился, что он нисколько не преувеличил. Рэтлер, насмешливо улыбнувшись, воскликнул:

— Такой юнец — и уже насчитывает столько подвигов! Я вполне намеренно сказал «насчитывает», так как то, что он совершил на самом деле, могло быть лишь кражей или мошенничеством. Кто же не знает, что все краснокожие — воры и мошенники?

Это было тяжкое оскорбление, но пришельцы сделали вид, что не расслышали. Они подошли к медведю, и Клеки-Петра, присев на корточки, принялся внимательно его рассматривать.

— Он издох не от пули, а от ножевых ран, — сказал он, обращаясь ко мне.

Он слышал наш спор с Рэтлером и хотел со своей стороны подтвердить, что я прав.

— Это еще надо выяснить, — сказал Рэтлер. — Что вообще понимает этот горбатый учителишка в охоте на медведя! Только после того, как мы стянем с медведя шкуру, видно будет, какая из ран оказалась смертельной… Я вовсе не собираюсь уступать свое право на добычу какому-то грингорну!

В это время Виннету тоже наклонился к медведю, потрогал его в запачканных кровью местах и спросил меня:

— Кто из вас отважился напасть на медведя с ножом в руках?

Он говорил на вполне правильном английском языке.

— Это сделал я.

— Почему же юный бледнолицый брат мой не стрелял в него?

— Потому что у меня не было ружья.

— Здесь же лежат винтовки!

— Но они не мои. Обладатели этих ружей отбросили их в сторону, а сами взобрались на деревья!

— Когда мы шли по следам медведя, до нас доносились испуганные вопли. Где это кричали?

— Здесь.

— Только белки да скунсы спасаются на деревьях от приближающегося врага. Мужчина же должен сражаться, так как, имея достаточно отваги, он обладает и возможностью побороть сильнейшего зверя. Раз у моего бледнолицего брата хватило смелости, почему же его называют грингорном?

— Потому что я только недавно впервые попал на Дикий Запад.

— Ну и странные же люди бледнолицые! Юношу, который с одним ножом отваживается выйти на гризли, они зовут грингорном; те же, кто со страху лезут на деревья и воют там от ужаса, имеют право называться бравыми вестменами! Краснокожие более справедливы. Трус у них никогда не прослывет храбрецом, а храбрец — трусом!