— Сын мой говорит правду, — сказал старший индеец на менее правильном английском языке. — Этот смелый бледнолицый юноша уже больше не грингорн! Героем следует называть того, кто подобным образом убил серого медведя. А если он сделал это для того, чтобы спасти жизнь постыдным беглецам, то он мог бы ожидать от них не брани, а благодарности… Ну, а теперь пойдем дальше и посмотрим: чего ради пришли сюда бледнолицые.
Какая громадная разница была между моими бледнолицыми спутниками и презираемыми ими индейцами!
Чувство справедливости побудило краснокожих без всякой для них необходимости высказаться в мою пользу. Между тем это представляло даже известный риск для них. Их было только трое, и они не знали, сколько человек насчитывалось у нас. Делая вестменов своими врагами, они, несомненно, подвергали себя опасности. Но об этом они, казалось, не думали. Медленно и гордо прошли они мимо нас и направились в долину. Мы последовали за ними. Вдруг Инчу-Чуна, заметив межевые колья, остановился, обернулся ко мне и спросил:
— Что такое здесь делается? Разве бледнолицые собираются размежевать эту землю?
— Да.
— Зачем?
— Чтобы построить дорогу для огненного коня.
Глаза вождя, потеряв спокойное сосредоточенное выражение, гневно вспыхнули, и он торопливо спросил меня:
— Ты также принадлежишь к этим людям?
— Да.
— И ты межевал зту землю заодно с ними?
— Ну да!
— И получишь за это деньги?
— Разумеется.
Он окинул меня пренебрежительным взглядом и в презрительном тоне обратился к Клеки-Петре:
— Твои учения очень хороши, но они не всегда оказываются верными… Вот наконец в кои веки встретился нам отважный бледнолицый с честным открытым взглядом, но и он, оказывается, пришел грабить нашу землю! Все белые походят друг на друга, хотя лица у них бывают и добрые, и злые!
Желая быть честным, я должен признаться, что ничего не мог сказать в свое оправдание, — мне было стыдно.
Между тем мы приблизились к палатке, в которой спрятался старший инженер с другими землемерами. Через имевшееся в ней отверстие они со страхом высматривали медведя. Заметив нас, они отважились покинуть свое убежище, немало удивленные, а может быть, и испуганные присутствием индейцев. Конечно, первый их вопрос касался того, как удалось нам справиться с медведем. На это Рэтлер тотчас же ответил:
— Мы его застрелили, и к обеду у нас будут медвежьи лапы, а на ужин — окорока.
Наши гости вопросительно взглянули на меня, и я сказал:
— Я утверждаю, что гризли заколот мной. Вот стоят три знатока дела, признавшие меня правым; однако это обстоятельство не должно решать спора. Пусть Хоукенс, Стоун и Паркер, вернувшись, скажут свое мнение, оно и будет для нас главным. До тех пор медведь останется нетронутым.
— Черта с два! Буду я слушать их мнение! — буркнул Рэтлер. — Я сейчас же отправлюсь со своими людьми за медвежатиной и всякому, кто захочет помешать нам в этом, пущу полдюжины пуль в лоб!
— Не задирайте носа, мистер Рэтлер! Вы еще пожалеете об этом! Ведь я не испугаюсь ваших пуль, как вы испугались медведя! Вы не загоните меня на дерево, не воображайте! Я ничего не имею против того, чтобы вы отправились в лес, но надеюсь, что это вы сделаете только для несчастного товарища, которого следовало бы предать земле.
— Разве не всем удалось спастись? — спросил испуганно Бэнкрефт.
— Рэллинс растерзан медведем, — ответил Рэтлер. — Этот бедняга погиб по глупости другого, а то бы он тоже спасся.
— Как так? По чьей же глупости?
— Он, подобно нам всем, вскарабкался было на дерево, но в этот самый момент прибегает этот глупый грингорн и давай дразнить медведя! Ну, тот, понятно, рассвирепел, бросился на Рэллинса и растерзал его!
В своей низости он зашел слишком далеко — я не находил слов от изумления. Представить дело в таком виде, к тому же в моем присутствии, нет, этого я не мог стерпеть!
Я быстро обратился к нему с вопросом:
— Это ваше искреннее убеждение, мистер Рэтлер?
— Да, — последовал решительный ответ. Он вытащил из-за пояса свой револьвер, так как ожидал выступления с моей стороны.
— Итак, Рэллинсу удалось бы спастись, и только я помешал этому?
— Безусловно!
— Но я утверждаю, что медведь вцепился в него еще до моего прихода.
— Это ложь!
— Отлично! В таком случае вы сейчас узнаете правду!
С этими словами я левой рукой выхватил у него револьвер, а правой закатил ему такую оплеуху, что он шагов на восемь отлетел в сторону. Вскочив на ноги, он выхватил нож и бросился на меня, рыча, словно разъяренный зверь. Мне удалось левой рукой отвести удар, самого же сбить с ног правым кулаком с такой силой, что он без сознания повалился наземь.
— Ого! — воскликнул Инчу-Чуна, забыв от удивления об обязательной для индейцев сдержанности. Но уже в следующий момент заметно было, что он пожалел об этом. Он поспешно обратился к старшему инженеру:
— До моего слуха дошло, что твои приказания исполняются всеми окружающими нас бледнолицыми. Это так?
— Да, — ответил тот.
— В таком случае мне нужно поговорить с тобой.
— О чем?
— Сейчас услышишь! Только ты стоишь, между тем как мужи должны совещаться сидя.
— Не хочешь ли ты быть нашим гостем?