Винни-Пух и люби друзи

Чтоб отдохнуть от трудных дел,

Которыми он загружал

Себя как серый кардинал

Оранжевых оттенков. Ведь

Здесь только он, а не Медведь

Иль прочий дёрганый Шакал

Под это званье подпадал.

Стал Пятачок перебирать,

Чтоб мудрый мозг свой чем занять,

Персоны тех, кто поддержал

Известный Пуховый развал.

В лесу еще не прочтены

Мгновения одной весны,

Никто известный сериал

В Тарам-Параме не видал.

Но Пятачок, как Штирлиц сам,

С задумчивостью пополам,

Копытом взявши карандаш,

Стал рисовать за шаржем шарж.

Мы можем лишь сопроводить

Своим рассказом мысли нить,

Что из-за свинского плеча

Мы подсмотрели, чуть словча.

А то, о чём подумал свин,

Рисуя Пуховых змеин,

Мы не узнаем. Ну, так что ж,

Рассказ и без того хорош.

Даём мы для ознакомленья

Вам сведенья для размышленья.

Насколько Винни был дурак,

Мы не приценимся никак.

Да, был он глуп и очумел,

Но что-то милое имел.

«В чем милость?» - спросите нас вы.

Ну, может, в форме головы;

А может быть, в разрезе глаз;

Иль в том, что пил медовый квас;

Что чаще «ух» твердил, чем «ох»;

В том, что не ел чертополох.

Не знаем в чём, но Винни-Пух

Приятен был на вид и слух.

А вот у тех из животин,

Кто Пуховый составил клин,

Устроив с ним переворот,

Не всякий милое найдёт.

Ну разве что у Пяточка

Был носик розов, как рука

Младенца, что еще пока

Не тырила наверняка.

А остальные друзи вси:

Шакалы, Овцы и Лоси, -

Такие были караси,

Святых хоть с дома выноси.

«Па-адонки!» - так бы их назвал

Известный Попка-аксакал.

Чтоб побольшЕй наворовать,

Любой из них хотел урвать,

Повыше пост, поширше власть.

В главе начальной эту часть

Зверья, что поддержало Пуха

Обрисовали мы, но сухо.

Теперь распишем посочней,

Язвительней и вычурнЕй.

В лесу ведь всякого зверья,

Как в поле брани - воронья.

За Винни подписался Лось.

Поскольку так уж повелось,

Что он, ломившись через лес,

Тропу топтал, как ирокез,

Ушедший на тропу войны

От тёщи, тестя и жены,

ЛосЮ доверили топтать

И дальше лес на благодать.

Таким был пост - нарком по связи

И по дорогам в одноразье.

Вот синекура для Лосей.

Пусть тешится работой сей.

Кого наркомом не назначь,

Он все равно устроит срач:

Стремится каждая метла,

Чтоб всё перемести дотла,

Да только новое метенье

Привносит новые смятенья.

Еще был толстый Дикий Кот.

От Винни-Пуховых щедрот

Ему достался смачный пост

На вырост что ли или в рост.

Поскольку Кот был Винни кум,

Почти что Пухов однодум,

То Винни-Пухом для Кота

Расширен был рубеж поста.

Чтоб Кот закручивал хвосты

Всем проскользнувшим на посты -

Особо беленькой Овце

С заверченной косой в венце -

Для равновесья, чтобы власть

Никто не сгрёб себе во сласть.

Навряд ли Винни сам сумел

Додуматься до этих дел,

Чтоб власть раздать в противовес

Котам и Овцам в интерес

Для придержания друг друга

За косы и хвосты упруго.

Ему все это подсказал,

Наверно, некий аксакал.

Не тот, что грубо-патетично

Кричал «Па-адонки!!!» истерично.

А тот который безответно

На ушко хрюкал неприметно.

Продолжим. Слышал кто иль нет,

Но Овцы любят марафет.

По крайней мере, этот слух

Услышал как-то Винни-Пух.

Он тут же выцепил Овцу,

Сказал, премьеру не к лицу

Занюхивать свои дела -

Работает не на Осла.

Овца, украдкой вытря нос,

Спросила: «Это что, всерьёз

Поверил мудрый Винни-Пух

В пустую трепотню стряпух?» -

Овца расширила зрачки

На все округлые очки:

«Ах, мне не верят?! Вот дела!

Смотрите, я как снег бела!!!»

Пух сник с сомненьем на лице:

«Ну, как не верить мне Овце?

Она, действительно, чиста,

Достойна своего поста».

Всю жизнь считающий ворон

Унылый (пастор Шлаг) Грифон,

В Овце никак не усомнясь,

За ней в её хвосте плетясь,

К желаннейшему из корыт

Прорвался и уже был сыт.

Но чтобы больше, чем у всех,

Урвать, развил он свой успех,

Возглавивши (и не случайно)

Полицию конторы тайной.

Ой, там он столько повидал!

На стольких столько накопал!

Что взялся в праведном угаре,

Писать об этом в мемуаре.

Верней, в архивы собирать,

Что о зверЯх сумел узнать.

Мечтал: один лишь жест руки -

И зверь пакует уж мешки.

Вернее, не мешки - баулы.

До Колымы или до Тулы,

Белморканала, или ТАК,

В другой какой ещё в Гулаг…

Свою сектантскую заботу

Гриф, чередуя по субботам

С неспешной проповедью, клал

На свой алтарь служебных шкал.

От этих непорочных дел

Он даже иногда потел,

Когда (ну такова работа)

Он с умилением кого-то

За неугодное щемил

По мере хилых Грифских сил.

И как такое понимать?

Он кто? Священник или тать?

Тарам-Парамский патриот?

Иуда ли Искариот?

Каким он чудом вышел в люди?

И что еще Грифон учудит?

Что видится в его смешке?

Какая мысль в его башке

Блудливой крутится юлой?

О чем он думает порой?

Когда и на какого мсье

Пора ему писать досье?

Был Гусь ещё. Большой чудак,

Пустой национал-дурак,

С рожденья не ловящий звёзд,

Но отхвативший важный пост:

Он стал наркомом Инодел

И там такого навертел,

Что все соседи как на хлам

Смотрели на Тарам-Парам.

Гусь как «свидомый» пустобрех

«Свидомо» перессорил всех,

И был настолько безголов,

Что наших не достоин слов.

Ведь много есть еще «орлов»,

Что дорвалися до постов.

К примеру, был такой юрист,

То ль лох, то ль наглый аферист.

Он из заморских был Дятлят

Из дальних Скунсовых пенат.

На сале тамошнем взращён,

Профессор, правда, тот ещё.

Вот только, где его диплом,

Сказать не мог. Иль было в лом.

Молчал, как партизан в плену.

Но если вдруг сему лгуну