Вино мертвецов

– Кору жует народ! – внезапно прогремел, приводя в дрожь всю могилу, басистый голос. Тюлип его узнал, а легаши стали в страхе расползаться как тараканы, тетка же подхватила юбку и ну бежать со всех ног, обманутый супруг за ней. – Чтоб я сдох! Поссать тебе слабо? Слабо торжественно открыть этот несчастный писсуар? Да будь я проклят, сейчас возьму да открою вместо тебя… и плевать на простату! Во!

– Спасайся, кто может! – закричал Тюлип.

В могилу хлынули ревущие струи мочи, смывая и унося все на своем пути; воздух пропитала чудовищная вонь, засверкали молнии, а гром загрохотал, затрещал, заревел так, словно стотысячное стадо пьяных коров рожало брыкливых телят. Легаши тонули бесшумно и безропотно, словно покоряясь неминуемой судьбе; какой-то мирно прикорнувший в уголке скелет проснулся и что есть сил, мощными гребками поплыл по зловонному течению, писсуар отделился от земли и тоже поплыл, рядом с ним несся в бурном потоке вырванный из рамы портрет президента Республики, и несколько несчастных легашей цеплялись за его края.

– Во! Во! – гремел могучий бас. – Получай, что хотел! По вкусу тебе, ну и ладно! И правильно! Погань и мерзость! Ненавижу их всех! Ненавижу! Меня от них тошнит!

– Ах ты, старый козел! – выкрикнул Тюлип и хлебнул вонючей жижи.

Молнии все сверкали, гром все грохотал, моча все низвергалась, легаши все тонули, писсуар все плыл, скелет все барахтался. По временам в мутножелтый поток с глухим плеском падали камни.

– У меня камни! Я так стар! Мне так больно! Так скверно!

Тюлип стонал и кашлял от ядовитого, разъедающего ноздри смрада. По шею в бурлящей моче, он пробирался к краю могилы. Мимо лихо пронесся гроб. Его мощными гребками гнал вперед прочно усевшийся на дне мертвец… Греб отличным спортивным стилем. Внезапно прекратилось сверкание молний, стих гром, оборвался ливень. Тюлип остановился… обернулся… Земля впивала божественную влагу… быстро… шумно… жадно… С видимым наслаждением… и громким буль-буль-буль… Будто прополаскивала ею горло… смаковала… прежде чем проглотить…

Очень скоро о потопе напоминали лишь лужи… зловоние… перевернутый зеленый домик в углу… да несколько ползающих там и тут легашей, жалких, похожих на промокших мух или на червяков.

– Вот у моей жены был постоялец, так с ним такое частенько случалось! – процедил Тюлип сквозь зубы, вызывающе глядя вверх. – Особенно по ночам. Но он, по крайней мере, к доктору ходил лечиться! И не мочился людям на голову!

– Заткнись! – беззлобно пророкотал удаляющийся бас. – Не то еще получишь!

– Ладно-ладно, я ничего не говорил! – буркнул Тюлип и благоразумно нырнул в потемки. – Пусть радуется, что тут моей женушки не было. Уж она бы не постеснялась сказать ему все, что думает!

Он плелся, шатаясь, чертыхаясь, обхватив себя руками. Тошнотворная вонь преследовала его. Мало того, она его обгоняла, неслась ему навстречу. Казалось, сама ночь, прогнившая насквозь, медленно разлагается, источая изо всех своих пор такой вот смертный крик.

– Пьеро! – вдруг прохрипел чей-то голос так близко, что Тюлип отскочил, будто обжегся в темноте.

– Тсс! – прошептал второй голос.

– Тсс! – отозвался третий.

Тюлип шарил руками во тьме. Он сбился с пути. Не чувствовал больше под рукой холодную, мокрую, липкую стенку… Пытался что-то нащупать, но напрасно… шатался… петлял… беспомощно бродил по кругу.

– Пьеро! – снова раздался хрип.

– Никак не успокоится, – горячо прошептал второй голос. – Уж померла, а все равно… Пьеро… Его убило на войне… на куски разорвало… вместе с моим… Хороший мальчик был… и мой хороший… Да… У нас обеих мальчиков убило… Уж как мы горбатились, как надрывались, чтоб им туда, на фронт, каждый месяц… хоть что-нибудь да послать… И на тебе, получаем однажды письмо: “Я их друг. Их убило вчера на рассвете. Обоих разом. Красивый был рассвет. Совсем как у нас в Пьерраше. Небо красное, желтое, фиолетовое. Была атака, мы вылезли из окопов, и их убило. Разом. Обоих. Знаете, что такое атака? Это когда вы вылезаете из окопа, бежите, кричите и вас убивают. А я их друг, вот и пишу вам. Они мне про вас говорили – как они своих мамашек любят. Вот я вам и пишу, а у меня-то самого мамашки нету. В них граната попала. Прямое попадание. Сам видел – я-то сзади был. А они впереди.