Виновата ложь

— Почему?

— Просто. Мне казалось, что это неважно, но я изменила свое мнение. Только посмотри! — радостно кричит она. — Ради этого я даже вышла из дома!

Я сглатываю нарастающую злость.

— Я могу еще понять, почему ты не ответила, но почему даже не прочитала?

— Знаю, — говорит сестра. — Это ужасно, и я отвратительна. Пожалуйста, можно я прочитаю сейчас?

Я открываю ноутбук. Вбиваю в поиске имя и нахожу все письма, адресованные ей.

Их двадцать восемь. Я читаю из-за ее плеча. Большинство — очаровательные, милые письма, предположительно, от человека без мигреней.

Миррен!

Завтра я уеду в Европу со своим неверным отцом, который, как ты знаешь, также очень нудный. Пожелай мне удачи и знай, что я хотела бы проводить лето на Бичвуде с тобой. И Джонни. И даже с Гатом.

Знаю, знаю. Я должна уже забыть о нем.

Я и забыла.

Правда.

Итак, я еду в Марбеллу, к симпатичным испанским парням.

Интересно, удастся ли мне уговорить папу съесть самое отвратительное блюдо каждой страны в наказание за его побег в Колорадо?

Спорим, что удастся! Если он вправду меня любит, то будет есть и лягушек, и почки, и даже муравьев в шоколаде.

Каденс

Письма однотипны. Кроме парочки, которые не очаровательны и не милы. Они жалобны и правдивы.

Миррен.

В Вермонте зима. Темным-темно.

Мама все время наблюдает за мной, пока я сплю.

У меня постоянно болит голова. Не знаю, что делать, чтобы это прекратить. Таблетки не помогают. Кто-то рассекает мне макушку ржавым топором, который не может ровно разрубить мне череп. Кто бы им ни орудовал, ему приходится снова и снова рубить мне голову, и не всегда по одному и тому же месту. У меня множество ран.

Иногда мне снится, что человек, рубящий топором, это дедушка.

В других случаях это я.

А бывает, что Гат.

Прости, что выплескиваю на тебя свое безумие. Пока я печатаю, у меня трясутся руки, и экран ужасно яркий.

Иногда я хочу умереть, настолько у меня болит голова. Я продолжаю писать тебе свои хорошие мысли, но никогда не высказываю мрачных, хоть они появляются у меня постоянно. Потому я решила высказать их сейчас. Даже если ты не ответишь, я буду знать, что кто-то меня услышал, и это уже немало.

Каденс

Мы читаем все двадцать восемь сообщений. Когда она заканчивает, то целует меня в обе щеки.

— Я даже не могу попросить прощения. Даже в «Эрудите» нет слова, способного описать, насколько мне стыдно.

Затем она уходит.

75

Я отношу свой ноутбук на кровать и создаю новый документ. Затем снимаю свои записки со стены и начинаю перепечатывать их вкупе с новыми воспоминаниями, быстро и с тысячью ошибок. Пробелы в памяти я заполняю догадками.

Центр Общения и Закусок имени Синклера.

Ты больше не увидишься со своим любимым Гатом.

Он хочет, чтобы я держался от тебя подальше.

Нам нравится в Уиндемире, не так ли, Кади?

Тетя Кэрри, плачущая, в куртке Джонни.

Гат, кидающий мячики собакам на теннисном поле.

Боже, Боже, Боже.

Собаки.

Собаки, мать вашу!

Фатима и Принц Филипп.

Ретриверы погибли в этом пожаре.

Теперь я это помню, и это моя вина.

Они были такими непослушными, не то что Бош, Грендель и Поппи, которых тренировала мамочка. Фатима и Принц Филип ели морских звезд прямо на пляже, затем их рвало в гостиной. Они стряхивали на всех воду со своей мохнатой шерсти, облизывали еду, приготовленную для пикника, жевали диски для фрисби, превращая их в бесполезные куски пластика. Им нравились теннисные мячики, и они часто бегали на корт, чтобы погрызть те, что остались после игры. Они не сидели, когда им приказывали. Клянчили еду со стола.