Виновата ложь

— Подвинься, — скомандовала я. Тропинка была узкой. Когда я легла рядом, моя голая рука коснулась рукава его темно-зеленой охотничьей куртки.

Мы смотрели в небо. Как много звезд! Казалось, галактику охватило празднование; люди улеглись спать, и началась грандиозная отвязная вечеринка.

Я была рада, что Гат не стал умничать и разглагольствовать о созвездиях или уговаривать меня загадать желание. Но я не понимала, что означает его молчание.

— Можно взять тебя за руку? — спросил Гат.

Я молча вложила свою руку ему в ладонь.

— Сейчас Вселенная кажется такой огромной! — сказал он. — Мне нужен кто-то рядом.

— Я рядом.

Большим пальцем он погладил мою ладошку в серединке. Там вдруг соединились все мои жизненные токи, трепещущие при каждом движении его пальцев, прикосновении его кожи.

— Не уверен, что я хороший человек, — сказал он через какое-то время.

— Я тоже в себе не уверена, — ответила я. — Но буду стараться изо всех сил.

— Да. — Гат замолчал на мгновение. — Ты веришь в Бога?

— Отчасти. — Я пыталась задуматься об этом всерьез. Знала, что Гата не устроит шутливый ответ. — Когда случается что-то плохое, я молюсь или представляю, что кто-то наблюдает за мной, слышит меня. Например, в первые несколько дней после папиного отъезда я думала о Боге. Для спокойствия. Но уже давно просто плыву по течению. И пожалуй, в этом нет даже отголоска духовности.

— А я больше не верю, — проговорил Гат. — После поездки в Индию. Из-за ужасающей нищеты. Не могу представить, чтобы Бог позволил такое. Когда я вернулся домой, то начал замечать нищих и на улицах Нью-Йорка. Люди страдают и умирают от голода в одной из самых богатых стран мира. Просто… непохоже, что кто-то оттуда присматривает за ними. А значит, и за мной никто не присматривает.

— Это не значит, что ты плохой человек.

— Вот мама верит в Бога. Она выросла в буддистской религии, но теперь ходит в методистскую церковь. Кажется, она мной не очень довольна. — Гат редко говорил о своей матери.

— Ты не можешь верить только потому, что она тебе велела.

— Нет. Вопрос вот в чем: как быть хорошим человеком, если ты больше не веришь.

Мы смотрели в небо. Собаки зашли в дом через свою маленькую дверцу.

— Ты замерзла, — сказал Гат. — Давай-ка я дам тебе куртку.

Мне не было холодно, но я все равно села. Он тоже. Потом снял свою охотничью куртку и передал мне.

Она была нагрета его телом. Слишком широка в плечах. Теперь его руки были голыми.

Я хотела поцеловать его в этот момент. Но не решилась.

Может, он любил Ракель. Фотографии в его телефоне. Сухая роза в конверте.

9

На следующее утро за завтраком мама попросила меня покопаться в папиных вещах на чердаке Уиндемира и забрать то, что понравится. От остального она избавится.

Уиндемир был неказистым строением с покатой крышей, прямо под которой находились две спальни из пяти. Это был единственный дом на острове с забитым чердаком. У него было большое крыльцо и современная кухня с мраморными столешницами, которые смотрелись совсем не к месту. Комнаты были просторными, и повсюду носились собаки.

Мы с Гатом забрались на чердак, прихватив по бутылочке холодного чая, и устроились на полу. Пахло древесиной. На полу сиял ослепительный квадрат от окна.

Мы и прежде бывали на чердаке.

И все же — мы никогда прежде не бывали на чердаке.

Книги были папиной отдушиной. Спортивные мемуары, захватывающие детективы и рассказы рок-звезд — все написаны стариками, о которых я никогда не слышала. Гат не особо вчитывался в названия. Он сортировал книги по цвету. Красная стопка, синяя, коричневая, белая, желтая.

— Ты разве ничего не хочешь почитать? — спросила я.

— Возможно.

— Как насчет «Первая база. Покинуть пределы»?

Парень рассмеялся. Покачал головой. Выровнял свою синюю стопку.

— «Зажигай с моей темной стороной»? «Герой танцпола»?

Он снова смеялся. Затем стал серьезным.

— Каденс?

— Что?

— Заткнись.

Я позволила себе засмотреться на него. Каждая его черточка была мне знакома, но при этом я словно никогда не видела его раньше.

Гат улыбнулся. Сияя. Застенчиво. Он стал на колени, цветные книжные стопки разъехались в стороны, он протянул руки и погладил меня по волосам.

— Я люблю тебя, Кади. Серьезно.

Я наклонилась и поцеловала его.

Он коснулся моего лица. Пробежался рукой по шее и ключице. На нас лился свет из чердачного окна. Наш поцелуй был нежным и электрическим, хрупким и уверенным, пугающим и единственно верным.

Я почувствовала, как любовь потоком течет от меня к Гату и от него ко мне.

Мы были теплыми, но дрожали, мы были юными, но древними, и живыми.

Я думала, это правда. Мы уже любим друг друга.

Уже любим.

10

Нас застукал дедушка. Гат вскочил на ноги. Неловко ступил на рассортированные по цвету книги, разбросанные по полу.

— Я помешал, — сказал дедуля.

— Нет, сэр.

— Конечно, помешал.

— Извини, тут такая пыль, — смущенно вставила я.

— Пенни говорит, тут может найтись что-то интересное из чтива. — Дедушка поставил старый плетеный стул в центре комнаты и сел, склонившись над книгой.

Гат продолжал стоять. Ему приходилось нагибать голову под косой крышей чердака.