– Сколько раз говорить, что кабинет перед уроком должен быть проветрен! – бушевала химичка. – Игнатьев, открыл все форточки. Живо!
– А почему я? – озадачился Семён. – Сегодня не я дежурю.
– Без почему Открыл и вышел вон, – отрубила химичка. – Поживее двигаемся! Все вон!
Класс бодренько вытек в коридор. Недовольный Игнатьев нудел что-то Ерчевой по поводу непосильной переработки и просил занести в журнал. Та в ответ сочувственно вздыхала и даже пару раз погладила его по плечу, выражая полную солидарность.
Ленка вдруг перехватила взгляд Олега. Он тут же отвернулся, пытаясь сделать вид, что глянул на нее совершенно случайно. Ну и ладно, рассердилась она, даже смотреть в его сторону не буду.
Задребезжал звонок, но никто не решился зайти в кабинет. Все поглядывали на Ерчеву, но Алина изображала большую занятость, листая тетрадь. Оно и понятно. Химия Ерчевой не давалась. Совсем. На уроках Алина никогда не отвечала и всегда оставалась на дополнительные занятия, после которых в журнале напротив её имени появлялись пятёрки.
– Марина Александровна, можно? – расцветая в сахарной улыбке, заглянул в кабинет блондинчик.
– А тебе особое приглашение нужно? – ядовито донеслось из кабинета.
– Так я уже иду, – Алекс просочился в кабинет.
За ним торопливо потянулись все.
– Игнатьев, что сидим? Встал и закрыл все форточки, – химичка открыла классный журнал и вгляделась в столбик фамилий.
Семён с видом мученика поплёлся к окнам. Причём делал он это с таким медлительным страданием, спотыкаясь о стулья, задевая сидящих, горестно вздыхая, что химичка даже отвлеклась от созерцания журнала.
– Да, Игнатьев, тебя только за смертью посылать. Бессмертие нам будет обеспечено.
Семён с чувством тряхнул головой в поклоне, как актёр после спектакля, сочтя реплику химички за похвалу, и с достоинством сел.
Марию Александровну от такой трактовки её замечания слегка перекосило, но она все же совладала с собой и почему-то решила не исправлять его ошибочное мнение.
– Открыли учебники на странице семнадцать. Мухтаров мечтает выйти к доске?
Абай чуть не выронил смартфон, всем своим видом показывая несогласие.
– Тогда вынул морду из телефона и начал слушать, – энергично напутствовала его химичка.
Мухтаров торопливо спрятал телефон в сумку и затаился над учебником.
Химичка подошла к доске. Кусочек мела в её руке яростно стучал, сыпля крошками, как искрами. Казалось, она вела незримый бой, и мел был её шпагой. Ленка так засмотрелась на виртуозное фехтование, что совершенно перестала искать смысл в формулах.
Сашка пихнула её локтем и трагически прошептала:
– Это надо записывать. В учебнике такого нет, а она потом спрашивать будет.
Ленка бросилась торопливо фиксировать откровения, в очередной раз недоумевая по поводу странной любви учителей давать под запись то, чего нет в учебниках.
На перемене подкатила Ерчева. Свита, в явном предвкушении представления, подтянулась следом и распределилась вокруг. Сашка по обыкновению занялась сумкой.
– Савина, кажется, я предупреждала тебя.
– О чём? – Ленка даже удивилась. В последнее время и так сидела мышкой, голову от тетради не поднимала.
– Не прикидывайся дурой. Хотя тебе это даже идёт, – ехидно расплылась в улыбке Алина и покосилась на свиту, губкой впитывая одобрение.
– Ерчева, ну чего ты привязалась? Или объясни толком, в чём дело, или иди куда-нибудь уже.
– Видите, девочки. Я же говорила, что она будет всё отрицать.
Свита негодующе зашепталась, делая большие глаза и морща напудренные лобики. Алина по-дирижёрски махнула рукой, понижая звук. Девчонки дрессированно умолкли.
– Значит, так, Савина. Я назначаю тебе три дежурства подряд. Понятно?
– Что? – опешила Ленка. – Это в честь какого праздника?
– Так. У нас сегодня суббота, – Ерчева с удовольствием распахнула свой журнал. – Вот. Значит, в понедельник, вторник и среду у нас будет дежурить Савина.
Она сделала несколько пометок и захлопнула тетрадь, расцветая от счастья прямо на глазах.
– Нет, – твёрдо сказала Ленка. – Я буду дежурить, когда подойдёт моя очередь. И не раньше.
– Ты что? – изумилась Алина.
– Я твои капризы исполнять не буду, – ласково пояснила Ленка.
Ерчева открыла рот, но ни одного словечка не просочилось, только челюстью позагребала, как рыба на берегу Свита тоже молчала, но в этом молчании ощущалось плохо скрываемое удовольствие от лицезрения выяснения отношений.
– Савина! – тоненько пискнула Алина, наконец выдавив из себя нечто членораздельное. – Я староста, я здесь решаю.
– А самодурство тоже входит в твои обязанности?
– Ты… – Она в полном ошеломлении умолкла.
– Иди уже, Ерчева. Найди себе другого козла отпущения. Вон смотри, – она кивнула на нахохлившуюся свиту, – сколько их у тебя. Каждая в лепёшку расшибётся, чтобы любую твою блажь выполнить.
– Ты не можешь отказаться, – Алина прижала к себе тетрадь, словно пытаясь укрыться за ней, как за щитом. – А то…
– Что? Проведёшь ещё одну воспитательную беседу? Как страшно.
– Хорошо, Савина, – Ерчева сжала губы в ниточку— Поговорим с твоими родителями. Надеюсь, им будет очень интересно узнать о разносторонних интересах их дочери.