Виноватые и правые: Рассказы судебного следователя

— Вот она показала, — сказал я Иванову, — что после того, как муж ее при всех вас прибил, она уложила его спать в задней горнице. Выходя оттуда, она встретила тебя в сенях и сказала: «Скоро ли Бог избавит ее от этого мучителя, т. е. мужа». А ты сказал: «Хочешь, я избавлю»? Она на это ответила: «Ради Бога, избавьте… я сама сослужу вам чем-нибудь за это». Сама же она, говоря это, не предполагала, что ты убьешь ее мужа. — Так ли, Клеопатра Шерстяникова?

— Точно так-с, в. в., — ответила Паточка.

— Ты что на это скажешь? — спросил я Иванова.

— Врет! — сказал тот.

— Как же, Терентий Иванович? — спросила Паточка.

— А так: врешь! А кто мне топор подал? — спросил Иванов, отворачиваясь к косяку.

— Топор, значит, я подала.

— А, значит, кто держал дверь, как я рубил?

— Я, значит, Терентий Иванович.

— Не знала ты!! — промычал Иванов.

— Правда ли, что ты убил Шерстяникова еще в то время, когда Клеопатров и Чаплин в передней комнате сидели?

— Правда, только они ничего не знают.

— Правда ли, что ты, убивши Шерстяникова, пошел спать?

— Правда.

— И уснул?

— Уснул.

— Правда ли, что Клеопатра с матерью тебя будили, чтобы убрать труп, но ты не хотел встать?

— Правда.

— Почему же?

— А мне что?

— Ты не желал скрыть следы преступления?

— Да ведь и в каторге те же люди живут.

— Правда ли, что Клеопатра тебя разбудила вечером и вместе с матерью уговаривала тебя убрать труп, но ты ушел в сборную, не сказавши, придешь опять или нет?

— Это правда.

— Правда ли, что на другой день рано утром приготовил яму для крови?

— Врет.

— Что вы на это скажете? — спросил я Паточку.

— Нет, уж это, значит, вы, Терентий Иванович, — сказала она. — Вы мне, значит, яму указали.

— Ах ты!.. Да ты сама мне показывала; только на третий день, а на второй я и не был у вас.

— Были, значит.

— Перестань врать!.. Всей команде больше поверят, чем тебе.

— Да ведь команды тут не было?

— Я был в команде.

— Да кроме вас некому: где нам вытащить этакую ношу!

Иванов зло улыбнулся.

— Для чего же бы я стал над покойником издеваться… разрезывать, да не отнести дальше… а то под носом у себя?

— Значит, тяжело-с.

— Тяжело! А не тяжело мне из подвала 9-пудовые кули на себе таскать?

— Нет, значит, тяжело.

Иванов замолчал.

— Так кто же, по твоему мнению, вырыл ямы, разрезал труп и вытащил его? — спросил я.

— Я не видал. Спросите у них. Они показывали, так знают.

— Кто они?

— Она с матерью, — отвечал Иванов, указывая на Паточку.

— Это неправда, Терентий Иванович!.. Может, вы ошиблись: может, вам маменька только говорила…

— Обе вы говорили. Да что ты вертишься? Когда ты инструмент утопила?

— Значит, ночью, на который день вы покойничка зарубили.

— Значит, врешь.

— Значит, на другую ночь.

— То-то. А первую что делали? Смотри, соври опять, так…

— Это точно; только, Терентий Иванович, я не резала.

— Я и не говорю, что ты. Только зачем на меня врать? Ведь я на вас не вру, чего не было.

— Мне маменьки было жаль.

Иванов на это не возражал, хотя, мне казалось, и мог бы. Пользуясь тем, что у него немного развязался язык, я спросил:

— Скажи пожалуйста, как ты его зарубил?

— Сперва по шее ударил раза два или три, а потом обухом по голове один раз.

— Зачем же еще по голове? Ведь, кажется, и по шее было довольно.

— Осерчал.

— За что?

— А зачем он Патку без причины тиранит… А она на меня же все сваливает.

После этого я велел увести Иванова и Паточку и привести Крючиху. От этой женщины и на этот раз не мог добиться никаких ответов. Составив постановление о явном упорстве ее, я позвал Иванова, чтобы попытаться добиться чего-нибудь с помощью очной ставки. Очная ставка вышла очень лаконична. Крючиха не произнесла ни одного слова, кроме «не знаю» и «не помню»; Иванов же твердил «врешь», легко, но постоянно возвышая голос. Только по двум пунктам он от себя сделал Крючихе два вопроса: во-первых, на отрицательный ответ ее на спрос: разрезывала ли она труп? Иванов заметил: «надо поискать ножа»; и во-вторых, на такой же ответ на спрос: выносила ли она труп, спросил: «А кто обрубил концы жердья в огороде»?

Такие замечания вынудили меня снова сделать выемку в доме Крючихи и осмотр места. Из всех найденных в доме ножей, Иванов не признал ни одного за тот, которым был разрезан труп.

— Не утопила ли ты вместе с инструментом? — спросил он Наточку.

— Нет, Терентий Иванович: его куда-то маменька задевала.

Концы жердей, составлявших одно прясло огорода, оказались действительно обрубленными, именно там, где пересекала его тропинка, ведущая от дома к тому месту, на котором найден труп.

День начинал клониться к вечеру, и я закончил следственные действия, составив постановление о заключении Иванова в тюремный замок и сделав предварительные распоряжения на следующий день.

* * *