Винтовая лестница. Стена

Помню маму в саду возле солнечных часов, в длинном широком платье довоенного фасона, а позднее — в широкополой шляпе, призванной защитить от солнца ее чудесную кожу. Разговоры о розах, водосборе и анютиных глазках—вместо пересудов о налогах и политике; затем наконец в дверях появлялся Уильям; открытый экипаж, запряженный парой красивых лошадок, уносился прочь, и все снова замирало.

В полдень появлялся отец в костюме для верховой езды— лошадей он оставлял в конюшне, и мы с Артуром, умытые и причесанные, спускались к ленчу. Я всегда набрасывалась на еду, как изголодавшийся волчонок, однако ужин свой предпочитала съедать наверху. После ленча мы были предоставлены сами себе; мне разрешалось гулять где угодно, что я и делала: бродила вдоль берега или шла в горы, где Артур однажды забрался на такой выступ, что снимать его оттуда пришлось с помощью канатов.

Все было тихо и спокойно. По вечерам отец с матерью обычно отправлялись на званый ужин. Мама, бывало, заглядывала ко мне в комнату, вся в шелках или в парче, с красивыми сережками и в жемчужном ожерелье, с высокой прической, которую носила до конца жизни. Помню, она поворачивалась кругом, чтобы я могла ее рассмотреть, а потом наклонялась, чтобы поцеловать меня перед сном.

— Будь умницей, Марша, и ложись в кроватку. Затем она выходила, оставляя после себя ощущение потери и едва уловимый аромат фиалковых духов, которыми продолжала пользоваться еще долгое время после того, как в моду вошли новые сорта.

Отец заходил ко мне редко. Он был более суров. Сейчас, мысленно оглядываясь назад, я думаю, что мы никогда по-настоящему его не знали.

Я все еще была всецело погружена в воспоминания о былых временах, когда услышала внизу голос Артура и тут вдруг поняла: я и не надеялась, что он вообще когда-нибудь вернется. 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Это были последние спокойные дни, которые мне суждено было изведать, — ибо на долгие недели мир и спокойствие покинули наш дом. Артур был вновь с нами, мрачный, но в то же время несколько успокоившийся. Никто не собирался его арестовывать. Казалось, властям было ничего не известно о его визите на остров. Шенд поступил с ним порядочно — более чем порядочно. В тот же день произвели вскрытие, а предварительное расследование должно было состояться в следующий вторник в помещении школы. Очевидно, этой отсрочки потребовала полиция.

Вернувшись, Артур поцеловал меня, однако в действительности все его внимание и забота были обращены на Мэри-Лу. Помню, он обнимал ее так, словно боялся выпустить из рук; как будто в обстановке всеобщего хаоса и смятения, когда почва уходила из-под ног, он испытывал несказанную радость оттого, что она рядом, любящая и верящая в него.

А между тем происходили события, о которых мы ничего не знали. Вечером в полицейском участке состоялось совещание. Из Клинтона, главного города округа, приехал Буллард, окружной прокурор, там же присутствовали шериф, а также шеф местной полиции, высший чин полиции штата и несколько детективов. Представителей ассоциаций средств массовой информации и репортеров всевозможных газет держали в приемной. Это было закрытое совещание; Буллард хотел арестовать Артура на время проведения дальнейшего расследования, а Рассел Шенд был против.

— Какие у вас доказательства? — допытывался Шенд. — Вы считаете, что они у вас имеются, но погодите — понаедут сюда с полдюжины шишек из Нью-Йорка и камня на камне не оставят от ваших косвенных мотивов. Да, Ллойд ненавидел свою бывшую жену. Да, ему осточертело выплачивать ей эти деньги. Возможно даже, что в ту ночь он приезжай в Сансет-Хаус, чтобы подробно узнать о ее притязаниях. Если уж на то пошло, лично я уверен, что он приезжал. Очень может быть, что именно Ллойд в три часа ночи бегал по саду без шляпы, с топором в руках. Он упорно не сознается в этом, однако допустим, что это действительно был он. И что это доказывает? Топор был найден еще до того, как Джульетту Рэнсом убили, и, по мнению доктора Джеймисона, орудием убийства был никак не топор, а более тупой инструмент.

— А вы чертовски стараетесь выгородить Ллойда, — угрюмо заметил Буллард.

— Просто, прежде чем арестовывать его, я хотел бы убедиться, что у него нет алиби. Вот и все. Если вы желаете остаться в дураках, то лично я — нет. Согласен, что эта история с яхтой кажется несколько странной, но в конце концов, Буллард, почему бы человеку не поплавать на яхте, если у него возникло такое желание?