Вираж

– Что?! – Взревел дядя Толик. – Там же Игореха в прошлом году спал. Там же повернуться негде…

– Триста пятьдесят, – отрезала старушка.

Пока дядька багровел и пыжился, в распахнутую калитку ввалились мужчина и женщина в расхристанных майках, ведя в поводу огромный колесный чемодан, и в один миг сторговали комнатку за четыреста.

Дядька Толик спрятался в тенек, и уже оттуда ехидно попенял престарелой родственнице:

– Не стыдно сиротку обирать?

– Это кто сиротка? Лошадь эта? – бабка мотнула головой в сторону новых постояльцев.

– Это же Дашка, дочь Натальи, Аглаина внучка. Наташка, когда… живая еще… в гости маленькую…

Дядька чуть не пустил слезу, так ему стало жаль покойной двоюродной сестры, а пуще – себя, что не приютили, что выгнали искать чужого угла. Серафима Дмитриевна неопределенно хмыкнула и заявила на невыплаканные толиковы слезки:

– Так это когда было… лет двадцать… больше. Не узнала. И что?

– Тетя Фима, – задушевно начал Толик, – у тебя в комнате диванчик есть. Я бы на нем…

– Триста пятьдесят, – отрезала вредная старуха.

Дядька ушел, залепив калиткой с такой силой, что брызнули отсохшие лушпайки синей краски. А Серафима Дмитриевна закарабкалась по крутой мансардной лесенке, подслушать.

– Какой вид! Я маленькой сюда специально забиралась, чтобы посмотреть, – весело тараторила Даша.

– Ага. Ничего. Но сортир-то на улице, – недовольно бухтел ее муж.

– Зато море близко.

– Умываться туда будем ходить?

– Не гунди, а? Мне тут хорошо.

– Ладно, даю тебе три дня на законную ностальгию, потом переедем в приличное место.

– Законными бывают браки. Еще воры…

– Воры бывают в законе. И не спорь, если не хочешь испортить мне отпуск.

– А мне? – тихо спросила Даша.

– Не начинай все сначала, – раздраженно потребовал муж.

Через три дня они действительно собрались. Даша с сожалением смотрела на старый дом. Ее муж хмурился.

– С матерью, значит, сюда приезжала? – спросила Серафима Дмитриевна, не глядя в сторону внучатой племянницы, без каких-либо извинительных интонаций.

– Вы меня вспомнили? – удивилась Дарья.

– Анатолька подсказал. А потом и сама. Ты маленькая в куст гортензии тыкала и твердила, будто она только в горшках растет.

– Точно! – обрадовалась Даша.

– Наталья-то от чего померла? – спросила далекая от деликатности Серафима Дмитриевна.

– Никто не знает, – отозвалась племянница.

– Что значит, не знает! Врачи уморили, а написали, что от неизвестных причин.

– Я сама врач. Острая коронарная смерть. Она на работе…

– А ты, значит, в больнице работаешь.

– Да.

– Больница хорошая?

– Окружная.

– Операцию мне надо делать на глаза.

– Что?

– Катаракта, говорю у меня. Сделают твои врачи операцию?

– Надо сначала обследование…

– Где я его делать буду? Тут? Тут вообще без глаз останешься.

– Приезжайте к нам.

– Сколько операция стоить будет? – Серафима Дмитриевна приготовилась отбивать кровные рубли и копейки.

– Ни сколько, – ошарашила ее Дарья. – Я договорюсь.

– А твой? Не погонит тебя вместе со старой бабкой из дому?

– Даша! Сколько тебя ждать?! – прилетел от калитки ответ на едкий старухин вопрос.

– Нет… все нормально, – заторопилась Даша. – Вот май адрес и телефон. Когда надумаете обследоваться…

Была катаракта, потом грыжа, потом геморрой. Были встречи Серафимы Дмитриевны, организованные сначала вместе с бывшим мужем, потом самой. Бабка оставалась ершистой, въедливой и часто несправедливой. Когда сильно доставала, Даша на нее обижалась. Однажды не звонила целый месяц, потом зажалела под настроение, набрала номер и услышала тихое и тоскливое:

– Хоть ты меня не бросай, девочка.

Сама Дарья тогда только-только развелась. Конец замужества просматривался уже давно, но настроения, понятное дело, не добавлял. Даша взяла на работе скоропалительный отпуск и среди зимы полетела к бабке.

Почудили они тогда наславу. К Дашиным деньгам бабка добавила большую часть и потребовала, чтобы внучатая племянница купила машину.

– Оформишь на меня, а на себя напишешь доверенность.

Несмотря на преклонные года, Серафима Дмитриевна неплохо ориентировалась в юридических закавыках. Даша согласилась. Выбранная по деньгам машинка оказалась хоть и не новой, но еще вполне. На ней две одинокие странницы прочесали все побережье.

Ресторанчики с видом на серое море пустовали. Между столами гуляли сквозняки. Женщины заказывали хаш, красное вино, сыр, кофе. В зимний театр внезапно приехала грузинская дива. Серафима Дмитриевна узнала об этом по местному вещанию за два часа до концерта.

– Поехали, – приказала она Даше. – Может эта старая лошадь поет в последний раз в жизни. В моей жизни. Поехали.

Даша обгоняла и подрезала. Старушка сидела втянув голову в плечи, но помалкивала. Успели. Послушали. Похлопали стоя вместе со всем залом, когда до дрожи уставшая прима спела-таки «Тбилисо», а на обратном пути, уже выбравшись за пределы центрального округа, завязли в пробке.

Вдоль обочин с обеих сторон стояли мотоциклы. Впереди просматривалась куча-мала из легковушек. Истерично подмигивала чья-то аварийка, по лицам, кустам и блестящим бокам техники неспешно и молча скользили синие сполохи полицейского маячка.