Вираж

Их машинку пропустили на объездную дорогу, впадающую в пустое шоссе уже за пределами городка. Пробка пребывала на месте. Вдалеке едва слышно гудели моторы – снимались с места байкеры. Под тихое бормотание печки бабка перестала стучать зубами и выбралась из платка.

– Хороший мальчик, – голос у нее скрипел.

– Ты о ком?

– Последний.

– Чиж.

– Фамилия такая?

– Вроде того.

– Не слышала.

– Его по телевизору не показывают.

– На тех, кого там показывают, люди среди ночи зимой в давку не полезут.

– Это ты бабуля права. Я сама только на одном его концерте была. Представляешь, еще не началось, а народ уже в раж вошел: кричат, свистят. Я губу оттопырила: фу! моветон, блин. А к середине концерта сама орала и прыгала. Как в другой жизни побывала. Там все настоящее, а тут только отражение. Плоско, скучно. Витюша мне длительно потом выговаривал за плохое поведение.

– Взревновал.

– Да нет. Просто было к чему прицепиться, вот и пилил.

– Он не тебя ревновал, а мужескость свою нянчил. Это знаешь ли, похуже будет. Жена что? Либо повинится и он об нее ноги повытирает. Либо уйдет. Замена – тут как тут. Так или иначе, мужик свою самость не расплескал. А поставь его рядом с таким вот? Да Витька от одной перспективы должен был на стенку лезть. Представил должно быть, что ты его сравнивать станешь. А все женщины сравнивают. Только одним мужикам оно безразлично, а другие бесятся. К сожалению первых – единицы, а вторых – пруд пруди. А этот мальчик как раз для тебя.

– С ума сошла, бабуля? Он для всех.

– Не он именно. Такой. Но помяни мое слово, как только такого встретишь, так твоя жизнь вся под откос ухнет. Витюшу будешь, как малину поминать.

– Не пугай, Серафимушка.

– А может и пронесет еще. Сколько ехать-то осталось?

– Минут десять.

Серафима с трудом вылезла из машины. Даша помогла ей добраться до постели, раздела, уложила, подбросила дров в печку и села дожидаться, пока прогорят. При незакрытой вьюшке к утру в доме становилось зябко.

В тот год Дарья выбралась к бабке только на излете осени. Было уже ветрено. Ночи похолодали. Берег почти совсем опустел. Даша тащилась в горку с чемоданом, соображая, что не так. Дошло только у самой калитки – исчез высокий мезонин бабкиного дома. Даша рванула створку ворот. Вместо уютной старой развалюхи перед ней бетонным боком торчал цоколь нового дома. Над цоколем поднимался уже достроенный этаж. От старого дворика осталась сарайка, из которой выглядывал бампер красной малолитражки, да в углу у самого забора – индийская сирень. Она только-только собралась цвести.

Даша от неожиданности выпустила из рук чемодан. Он тупо бухнул на крупный, рассыпанный гравий.

– С сюрпризом тебя, – проскрипела Серафима вместо приветствия. – Вот решила новые хоромы поставить.

Даша спохватилась, стала поднимать чемодан, улыбаться, здороваться. На Серафиму было страшно смотреть. Она вся ссохлась, провалилась внутрь. Руки тряслись. На Дашу она смотрела как сквозь мутное стекло.

– Не по возрасту мне оказалась потеха. Потянула ношу не по плечу, дура старая.

Словно не человек, а тень отшатнулась от косяка и канула внутри мрачного цоколя. Даша шагнула следом.

В недрах нового дома оказалось не так уж и страшно. Просторно, чисто. Холл, кухонька, ванная.

– У меня теперь горячая вода есть, – похвасталась Серафима, в голосе на миг прорезались прежние нотки. – Ты как уехала, – за чаем она немного повеселела, – я решила: все, пора начинать новую жизнь. Сняла деньги с книжки, чулок развязала, набралось кое-что, вот… ну и смахнула старую хибару. А эту пока только до половины…

– А сама где жила? – ужаснулась Даша бабкиной смелости.

– Угол снимала. Противный тут народ, я тебе скажу. Одно слово: кубаноиды. Намыкалась. Теперь вот на новом месте. Успею ли…

Через полгода на очередной звонок Дарьи откликнулся незнакомый голос. Ее с пристрастием попытали: кто такая, адрес, место работы, и только на уже совсем грубый окрик ответили в том смысле, дескать, бабушку вашу Бог прибрал.

– Когда? – охнула Дарья.

– Ночью сегодня. Признаков насильственной смерти нет. Во сне старушка скончалась. Я участковый.

– Врач?

– Зачем ей врач? Участковый я. Хоронить бабушку кто будет? Дети?

– Не знаю, – откликнулась Даша. – Я сегодня прилечу. Вернее – завтра. Как только смогу.

– Тело в морге будет. Дом я опечатываю до полного разбирательства, – холодно сообщила трубка.

Разбирательства по приезде действительно последовали. Если бы не нотариус, Дашу, пожалуй, и на порог бабкиного дома не пустили бы. Оглашение завещания произошло в участке. Уполномоченный хмурился и смотрел исподлобья. Документы внучатой племянницы доверия ему не внушали.

Причина полицейского раздражения стала понятна, когда Даша перешагнула порог дома. Там будто корова языком прошлась. Очень большая и прожорливая корова. Не осталось даже старых полотенец. Из буфета начисто вымело вилки и ложки очень старые с почти стершейся гравировкой. Из ванной кто-то вынес зеркало. Даша его покупала в последний приезд. Не осталось постельного белья. В нижнем ящике комода валялись вытряхнутые из шкатулки старые письма. Сама шкатулка исчезла.