Виргинцы. Книга 2

Рассказ о сельской жизни зажиточного помещика короток и несложен. Из отчета управляющего имением явствует, сколько было собрано арендной платы и сколько дано отсрочек, какой был севооборот и каков урожай. А о том, кто нас посещал и подолгу ли гостил, и сколько подопечных было у моей жены, и как к ним посылали докторов и облегчали их недуги, и от чего они умирали, и в каком году я был избран шерифом, и как часто съезжались в наши владения охотники со своими сворами гончих — все это изложено в нашем домашнем журнале, с которым может ознакомиться любой из моих наследников, если захочет взять на себя этот труд. Содержать большой особняк на Хилл-стрит, как делал это мой предшественник, было нам не по карману, и мы поселились в доме поменьше, в котором, как ни странно, денег уходило еще больше. Мы отнюдь не стремились к той пышности (по части выездов, ливрей и столового серебра), которой так прославился мой дядюшка, но пиво наше было крепче, а благотворительность моей жены была, по-видимому, более разорительной, чем благотворительность вдовствующей леди Уорингтон. Миледи, должно быть, не видела греха в том, чтобы поживиться за счет филистимлян, ибо заставила нас платить совершенно несуразные деньги за то добро, которое досталось нам после ее отъезда из имения, я же с несокрушимым добродушием подчинился этому грабежу среди белого дня. Уму непостижимо, какую ценность представляли в ее глазах оставленные в теплице растения! Какую цену заломила она за ужасный старый спинет, брошенный ею в гостиной! А вышитые шерстью и вставленные в рамы портреты — творения прелестницы Флоры или искусницы Доры! Принадлежи эти шедевры кисти Тициана или Ван-Дейка, и то ее милость едва ли смогла бы назначить за них более высокую цену. И все же, хоть мы и расплачивались за все столь щедро и, скажу не хвастаясь, были куда добрее к беднякам, нежели она, на первых порах о нас шла весьма дурная слава в нашем графстве, где обо мне уже давно распространялись самые разнообразные нелестные слухи. Я полагал, что, унаследовав имение дядюшки, смогу занять и его место в парламенте, однако мне пришлось убедиться, что меня считают человеком весьма опасных мыслей. Я не намерен был никого подкупать. Я не намерен был заискивать перед своими арендаторами, чтобы заполучить их голоса на выборах шестьдесят восьмого года. И как только из Уайт-Холла прибыл к нам некий джентльмен с туго набитым кошельком, я сразу понял, что мне бесполезно с ним тягаться.

Bon Dieu! {О, боже! (франц.).} Теперь, когда мы больше уже не стеснены в средствах, когда покорные нам арендаторы кланяются и приседают, встречая нас по дороге в церковь, когда, отправляясь в соседний город или в соседнее имение навестить друзей, мы запрягаем в большую фамильную карету четверку откормленных лошадей, разве теперь не вспоминаем мы, нередко с сожалением, о днях нашей бедности и о славном маленьком домике в Ламбете, где нужда вечно стояла у нашего порога? Разве не тянет меня порой снова пойти в гувернеры и разве не готов я поклясться, что делать переводы с иностранных языков для книготорговцев не такой уж тяжкий труд? Иной раз, приезжая в Лондон, мы совершали сентиментальные паломничества по всем нашим прежним жалким пристанищам. Смею утверждать, что моя жена перецеловала всех своих бывших домохозяек. И можете не сомневаться, что мы пригласили всех наших старых друзей насладиться комфортом нашего нового дома. Преподобный мистер Хэган с женой были нашими постоянными гостями. Его появление на кафедре проповедника в Б. (на наш взгляд, он произнес там отменную проповедь) вызвало чудовищный скандал. Наведывался к нам и Сэмпсон — еще один незадачливый левит, и мы принимали его с радостью. Мистер Джонсон тоже обещался посетить нас, но все откладывал. Боюсь, что наш дом был для него скучен. Я ведь сам знаю, что мне случается погружаться в молчание на несколько дней, и боюсь, что мой угрюмый нрав нередко является немалым испытанием для кротчайшего из всех земных существ, разделяющего со мной мою судьбу. Охота не доставляет мне удовольствия. Сегодня подстрелить куропатку, завтра подстрелить куропатку все это так однообразно, что я просто диву даюсь, как это люди тратят день за днем на убиение всякой живности. Они могут говорить о травле лисиц с четырех часов дня, как только уберут со стола после обеда, и до тех пор, пока его не накроют для ужина. Я сижу, слушаю и молчу. И неизменно засыпаю. Не удивительно, что я не пользуюсь популярностью в нашем кругу.