Виргостан

…до тех пор, пока не убедился, что и то и другое происходит независимо от моей воли. Вскоре и сам я растворился в атмосфере пустоты, если так позволено будет выразиться, поскольку все привычные определения здесь теряли смысл. Они плавали в безвоздушном пространстве, как невидимые частицы. Со временем я пришел к выводу, что названное мной музыкой оказалось всего лишь грубым ощущением вибраколебаний. Например – беззвучное появление солнечного блика в радужной оболочке полуоткрытого слезящегося глаза создает иллюзию слитного полиминора.

. . .

Если дверь оборудована табличкой с надписью «Заперто», то дергать ручку с целью профилактической проверки станут почти все проходящие мимо. Команда знака срабатывает раньше, чем команда смысла, заданного знаком. Пока в громоздком сознании все шпунтики и винтики соединяются в необходимую последовательность, проще и быстрее дернуть ручку, чтобы узнать смысл написанного.

Это я к тому, что когда отправлялся в путешествие по самовыражению, то по небрежности своей не соизволил вникнуть в суть явления, основанного на изначальных образах, и поначалу принялся хозяйничать как у себя дома – переставлять всевозможные составляющие и забавляться мнимой изобретательностью. Развлекался переворачиваниями с ног на голову, разъединениями целого и соединениями немыслимого с нерукотворным. До тех пор, пока не почувствовал сильную тошноту. Так я получил самое сильное в своей жизни сотрясение сознания.

. . .

Когда плывущий туман остановился и рассеялся, я снова обрел чувство тяжести бытия. Тело мое ныло и скрипело, как старый баркас, утопленный в соленой пучине и переворачиваемый на дне морском подводными волнами. «Что это за отрава такая в меня проникла?» – подумал я первым грешным делом, и тут же ко всему разрушенному состоянию прибавилась чугунная головная боль, так придавившая лицо, что язык мой сплющился, а губы размазались по невкусной поверхности. Из меня выдавились густые непрозрачные слезы, растворили засохшие кристаллики яда, и я снова погрузился в душную и липкую смолу. Я висел вниз головой, пытаясь барахтающимися ногами перевернуть себя в привычное положение. Тягучая жидкость, в которую я окунулся, связывала мои конечности, но я, как поплавок, почему-то не тонул, а только задыхался в этой густоте, притопленный мягкой, громоздкой плитой. Так продолжалось несколько долголетий.

Тем не менее после этого мне стали являться стихи, как прежде музыка, а до того времени картины. Мне показалось, что все эти обрывки роскоши и неведомых знаний сыплются из щелей межизмеренческих тамбуров, через которые с невообразимой скоростью проносятся миллиарды леонардо.

За все это время мне довелось лишь несколько раз увидеть вселенных людей.

УВЛЕЧЕННЫЙ СВЕРХОМ

– К тому моменту я с неописуемым восторгом увлекся вылепливанием сосудов из космической глины. Многие из них вертятся до сих пор.

Дальше произошло следующее. Я попал на место «1А», а места «2А» и «2В» оказались пустующими. Мне принесли полетную закуску, в которой я обнаружил послание. Сладкий красный перец дал мне букву «З», огурец – прописную букву «М», а апельсин был очищен в пользу кожуры.

Я сразу же вспомнил добрую, старинную, дворцовую, виргостанскую традицию проверять готовность заступающего на трон будущего правителя. На блюде перед претендентом выкладывали спелый гранат, завязывали большую хлопчатобумажную салфетку под подбородком и усаживали за стол, накрытый белоснежной скатертью. По количеству красных крапинок на салфетке можно было определить масштабы убытков, которые нанесет государству будущий самодержец.

Бывали в истории и такие умельцы, которые оставляли плод неприкосновенным.

. . .

Как бы там ни было, со временем ко мне стали обращаться люди, которым были необходимы собственно деньги. И я стал воображать эти деньги. Какое бы количество несуществующих денег я ни давал людям, им всегда этого хватало. Сначала это были несуразной формы пестрые купюры, с бахромой, измеряемые в абстрактных единицах (меры, кудахты и т. п.), затем я стал использовать скоропортящиеся фрукты, цветы и, наконец, изобрел специальные монеты, условно названные мною «убедитлами», в честь любимого сорта музыки. Любой человек, добивавшийся возможности молча взглянуть мне в глаза, мог перекачать столько средств, сколько ему хватало выдержки. Некоторые не успевали получить ничего, потому что сразу же начинали плакать и жаловаться, некоторые просто просили купить им пальто, и приходилось объяснять, что я единственный человек на этом свете, который не в состоянии заглянуть себе в глаза.

На определенном этапе, измученный отвратительной жадностью, я пришел к долгожданному открытию, что следует ограничить себя близким окружением – только родными и только любимыми людьми, которые помогут мне использовать неожиданный дар во благо.

КОНЕЦ ОСТРИЯ ЛЕЗВИЯ