Конечно, когда мы произносим здесь слово «бог», то это, скорее, обобщение для тех достижений человеческой культуры в области идеального, к которым, конечно же, относится не только религиозный и не только философский бог, которых так легко объявить действием, эпифеноменом ближайших социальных причин или, того печальнее, теми или иными врожденными особенностями представителей разных культур. Так что там, где материализму образца XVII–XVIII веков все кажется предельно ясным, для диалектического материализма возникает трудный вопрос, который, кроме всего прочего, нельзя решить раз и навсегда ввиду необходимости постоянного преобразования способа преобразования материи в деятельности человека. А иначе такое решение превратится во что-то вроде попугайского повторения формулы о том, что материя первична, а сознание вторично.
Однако то, что решать в каждом конкретном случае вопрос о природе человеческих чувств нужно заново, не значит, что решать его нужно с ноля. Наоборот, такое решение предполагает применение всех достижений человеческой культуры вообще и философии в частности. В этом смысле марксистская материалистическая эстетика оставила важнейшие методологические наработки, пользуясь которыми, решая в каждом конкретном случае вопрос о природе чувств, можно получать новое актуальное знание, которое при должном уровне активности субъекта исторического действия (пока еще класса) могло бы стать инструментом преобразования самой практики в сторону ее истинности.
Ясно, что в каждом конкретном случае вопрос о природе чувств будет оборачиваться той или иной стороной. В применении к нашей проблеме, обозначенной в первом абзаце этой статьи, этот вопрос предстает как проблема уровней всеобщности (все-общественно-сти и всеобщности на уровне материи как таковой) в единичном в чувствах и в ощущениях. Без решения этого вопроса невозможно, на наш взгляд, осмысление и природы чувств, и природы человеческих ощущений, невозможно отличить их в понятии друг от друга и уж, тем более, решать с помощью такой «не отличающей» теории практический вопрос общественной организации производства чувств – то есть человеческого бытия в его непосредственной неотчужденности.
На наш взгляд, такая постановка вопроса наиболее адекватна вполне практической насущной проблеме – проблеме преодоления фрагментарности на уровне каждого отдельного индивида – превращения фрагментарного индивида в универсальную личность, в каждом моменте жизни которой разрешалось бы противоречие сущности и существования человека так, чтобы быть человеком по сущности.
Эта самая общая постановка вопроса о природе чувств обща не тощими абстрактными положениями, характеризующими все чувственные явления, тем абстрактно-общим, что позволяет нам отнести явление к чувственному, вроде вопроса выбора для этого абстрактно-правильного критерия. Вопрос о чувствах общ в том смысле, что требует теоретического развертывания логики чувственного в истории человеческой же практики через осознание узловых существенных моментов его становления. Только на этом пути возможно определение, то есть установление пределов чувственного.
Когда-то Ф. Энгельс восторженно писал о достижениях человеческой мысли в лице уже упомянутого Фейербаха: «Тогда появилось сочинение Фейербаха «Сущность христианства». Одним ударом рассеяло оно это противоречие, снова и без обиняков провозгласив торжество материализма. Природа существует независимо от какой бы то ни было философии. Она есть та основа, на которой выросли мы, люди, сами продукты природы. Вне природы и человека нет ничего… Надо было пережить освободительное действие этой книги, чтобы составить себе представление об этом. Воодушевление было всеобщим: все мы стали сразу фейербахианцами» [7]. Кроме истории природы и общества, ничего больше нет и познавать больше нечего, не раз подчеркивал этот фейербахианец.
В других своих работах К. Маркс и Ф. Энгельс обращают внимание на то, что фактически человеку в познании даже в форме природы, в форме внешнего предмета дан только он сам – человек (и реальное положение дел было одним из тех условий, которые вызвали к жизни субъективный идеализм). Таким образом, хоть ничего нет, кроме истории природы и истории общества,