Виртуальная история: альтернативы и предположения

Итоговое решение оставалось за Кабинетом, а не за Греем, и правительство как единое целое, по словам Грея, было “довольно свободно”[705]. По мнению лорда-канцлера Лорберна, вмешательство в “чисто французский спор” было в связи с этим немыслимо, поскольку оно потребовало бы “большинства, состоящего в основном из консерваторов, и очень большого количества противостоящих вам министерств… Это означало бы, что действующее правительство не могло продолжить работу”[706]. В ноябре 1911 г. Грей потерпел в Кабинете сокрушительное поражение (пятнадцать голосов против пяти) при голосовании по двум резолюциям, однозначно исключающим любые военные обязательства перед Францией[707]. Вопрос был поднят снова в ноябре 1912 г., когда радикалы в составе Кабинета, поддерживаемые флотскими энтузиастами Хэнки и Эшером, смогли заставить Грея опровергнуть в Палате общин, что Британия взяла на себя какие-либо тайные и ограничивающие военные обязательства в отношении Франции. Холдейну показалось, что он вышел с решающего заседания Кабинета “свободным во всех отношениях”, но Асквит изложил королю решение Кабинета совсем иначе: “Между Генеральным штабом и штабами других государств не должно производиться никакой коммуникации, которая может прямо или косвенно обязать нашу страну к военному или морскому вмешательству… Никакая связанная с совместными действиями на суше или на море коммуникация не должна осуществляться без заблаговременного одобрения Кабинета”[708]. Неудивительно, что французский военный атташе в Берлине заключил, что в случае войны с Германией “Англия не окажет нам серьезной поддержки”. Кроу продолжил настаивать на том, чтобы “сделать наше соглашение с Францией шире и определеннее”, но превосходство было за противниками альянса[709]. Ничто не служит лучшей иллюстрацией этому, чем составленные в 1912 г. заметки Черчилля о разделении военно-морской ответственности, в результате которого французский флот сосредоточивался в Средиземном море, а британский – в территориальных водах. Эти распоряжения были “отданы независимо, поскольку они выгоднее всего для интересов каждого из государств… Они не проистекают из какого-либо морского соглашения или конвенции… Ничто в морских или военных договоренностях не должно обременять нас… если, когда придет время, мы решим из них выйти”[710].

Аркур и Эшер в публичном и частном порядке вновь и вновь повторяли эту мысль, поэтому у Грея не осталось иного выбора, кроме как сказать Камбону, что нет никакого “обещания, которое обязывает любое из правительств… к совместным действиям в случае войны”[711]. Еще меньше обязательств предполагали англо-российские морские переговоры. В Лондоне даже нарастало беспокойство из-за российского аппетита к односторонним уступкам по Ближнему Востоку[712]. В мае 1914 г. Грей сказал Камбону: “Мы не могли вступить ни в какое военное противоборство – даже в противоборство предельно гипотетического толка – с Россией”. Одиннадцатого июня 1914 г. – всего за несколько дней до сараевского убийства – ему пришлось снова заверить Палату общин, что “в случае войны между европейскими державами нет никаких необнародованных соглашений, которые ограничили или затруднили бы свободу действий правительства или… Парламента при принятии решения о возможном участии Великобритании в войне”[713].