Виртуальная история: альтернативы и предположения

Стоит отдать Грею должное, его тактика продуманной неопределенности едва не окупилась. Правительство Сербии чувствовало себя таким уязвимым, что – хотя Грей и поразился столь “суровым” условиям – фактически приняло австрийский ультиматум, потребовав внесения лишь незначительных изменений[723]. Более того, к ужасу Бетмана-Гольвега и Мольтке, которые склоняли немцев не принимать предложения Грея об урегулировании конфликта всерьез, кайзер счел сербский ответ дипломатическим триумфом и призвал Вену просто “задержаться в Белграде”, то есть временно оккупировать сербскую столицу (как Пруссия оккупировала Париж в 1870 г.), чтобы обеспечить исполнение австрийских требований. Это усилило смятение, которое создал Ягов, заявивший, что Германия не будет предпринимать никаких действий, если Россия проведет мобилизацию лишь на юге (то есть против Австрии, но не против Германии)[724]. В то же время российский министр иностранных дел Сазонов неожиданно изменил свое мнение о возможности двусторонних переговоров России и Австрии, и Грей незамедлительно вернулся к этой идее, как только стало понятно, что правительство Германии на самом деле не заинтересовано в его схеме организации конференции с участием четырех держав[725]. На мгновение показалось, что континентальной войны можно избежать. Однако, к несчастью для Грея, между Берлином и Санкт-Петербургом уже возникла непреодолимая пропасть. С одной стороны, Сазонов не собирался допускать оккупации Белграда Австрией, ведь в его глазах это означало значительное падение российского влияния на Балканах[726]. С другой стороны, Бетман-Гольвег не собирался допускать каких бы то ни было обсуждений условий австрийского ультиматума[727].

На этом этапе военная логика возобладала над дипломатическим расчетом. Еще до начала австрийской бомбардировки Белграда Сазонов и его коллеги-военные издали приказы о частичной мобилизации, которую впоследствии попытались превратить в полную мобилизацию, получив предупреждение о том, что Германия на самом деле намеревается провести мобилизацию, даже если мобилизация в России будет лишь частичной[728]. Это был тот самый предлог, которого немцы ждали, чтобы запустить собственную мобилизацию не только против России, но и против Франции[729]. Мысль о русско-австрийских переговорах была забыта в гротескной “обратной гонке”, где Германия, заботясь о своей репутации в глазах граждан, пыталась заставить Россию первой провести мобилизацию – и наоборот. Теперь континентальная война действительно стала неизбежной. Даже когда Бетман-Гольвег, наконец поняв, что Британия может немедленно вступить в войну в ответ на нападение на Францию, попытался усадить австрияков за стол переговоров, те отказались прервать свои военные операции[730]. Высочайшие призывы Лондона к Санкт-Петербургу задержать мобилизацию оказались столь же напрасными, поскольку начальник российского Генерального штаба Янушкевич (по собственным словам) “бросил телефонную трубку”, чтобы не дать царю во второй раз отменить приказ[731]. Поскольку Россия продолжала мобилизацию, то немцы настаивали, что у них не остается выбора, кроме как поступить точно так же. Это подразумевало вторжение в Бельгию и во Францию[732]. Иными словами, “война по расписанию”, как выразился Тейлор, стала неизбежной в тот момент, когда Россия решила провести хотя бы частичную мобилизацию. Но это была война по расписанию именно между континентальными державами. Кое-чего – вопреки мемуарам и бесконечной детерминистской историографии – все же можно было избежать. И этим было британское вмешательство.