Виртуальная история: альтернативы и предположения

Таким образом, единственное логичное обоснование стратегии Грея – что она предотвратит нападение Германии на Францию – потеряло смысл. “Соглашение между Россией, Францией и нами было бы совершенно надежным, – сказал он вскоре после вступления в должность министра иностранных дел. – Если оно необходимо, чтобы сдержать Германию, его можно заключить”[714]. Именно это было фундаментом сделанных в 1912 г. заявлений самого Грея, Холдейна и даже короля различным представителям Германии о том, что Британия “ни при каких обстоятельствах не потерпит разорения Франции”[715]. Историки часто считают эти заявления категорическими обязательствами, которые немцы на свой страх и риск проигнорировали. Но правда в том, как наверняка осознало правительство Германии, что Антанта не была “совершенно надежна”, как планировал Грей. Его коллеги по Кабинету даже вынудили его публично отречься от идеи оборонительного союза с Францией и Россией. В случае нападения Германии Франции оставалось утешаться лишь частной инициативой Грея как выпускника Винчестера и Баллиола и джентльмена. Но это означало британское вмешательство только в том случае, если бы Грей смог склонить большую часть Кабинета на свою сторону, в чем он совершенно не преуспел в 1911 г. Если бы заручиться поддержкой министров не получилось, ему самому, а возможно и всему правительству, пришлось бы уйти в отставку, что вряд ли могло напугать Германию. Стоит ли в таком случае удивляться, что Бетман-Гольвег готов был попытать счастья? Если газета Manchester Guardian смогла с уверенностью заявить – как заявила в июле 1914 г., – что “не было опасности вовлечения [Британии] в конфликт [между Австрией и Сербией] по условиям союзных соглашений”, если сам Асквит не мог разглядеть “ни одной причины, по которой нам следует быть не просто наблюдателями”, даже 24 июля, то почему же Бетман-Гольвег должен был считать иначе?[716] Если подумать, неопределенность британской позиции, пожалуй, делала континентальную войну более, а не менее вероятной, поскольку она толкала немцев рассматривать возможность превентивного удара[717]. Но это точно не делало британское вмешательство в такую войну неизбежным – как показали события июля 1914 г., все было как раз наоборот.

Когда после сараевского убийства в Лондоне стало понятно, что австрийское правительство намеревалось потребовать “компенсации в форме некоторого унижения Сербии”, Грей первым делом озаботился возможной реакцией России. Видя возможность конфронтации России и Австрии, он стремился через Берлин оказать косвенное давление, чтобы сдержать австрийские карательные меры, надеясь повторить прошлогодний успех своей балканской дипломатии[718]. Сначала Грей призвал Россию и Австрию “обсудить все вместе” в надежде, что можно будет выставить сербам такие условия, которые сочтут приемлемыми обе стороны, но эту инициативу отверг президент Франции Пуанкаре, который как раз оказался в Санкт-Петербурге. Сомневаясь в своей способности оказать смягчающее воздействие на Россию и подозревая, что правительство Германии на самом деле “подначивает” австрийцев, Грей изменил свою линию поведения, предупредил немецкого посла Лихновского, что Россия вступится за Сербию, предсказал вторую революцию 1848 г. в случае континентальной войны и предложил силами четырех других держав (Британии, Германии, Франции и Италии) урегулировать отношения Австрии и России[719].

С самого начала Грей не хотел выдавать, каким образом Британия может ответить на эскалацию конфликта. Он знал, что если Австрия при поддержке Германии выставит Белграду чрезмерные требования, а Россия проведет мобилизацию для защиты Сербии, то замешанной может оказаться и Франция – такими были характер франко-русского соглашения и военная стратегия Германии. План по заключению соглашений с Россией и Францией был нацелен как раз на то, чтобы избежать подобной франко-германской войны. Однако Грей также боялся, что слишком очевидное заявление о поддержке Франции и России – к которому вполне предсказуемо призывали Кроу и Николсон – может подтолкнуть русских пойти на риск. Он оказался в затруднительном положении, не видя способа разрушить Двойственный союз, не укрепляя при этом союз Франции и России[720]. К несчастью, он произвел совсем не то впечатление, на которое рассчитывал: к воскресенью, 26 июля, французы полагали, что могут положиться на Британию, а немцы были “уверены” в английском нейтралитете. Ягов сказал Камбону: “У вас есть ваши сведения. У нас есть наши. К несчастью, они исходят из одного источника”[721]. Правительство Германии как ни в чем не бывало продолжило свои действия, изображая интерес к предложениям Грея по поводу урегулирования конфликта, принимать которые оно не собиралось[722].