После Первой мировой войны Британия была тенью той славной империи, которая вступила в войну в 1914 г. В экономическом отношении страна отчаянно пыталась повернуть время вспять и вернуться на довоенный уровень, обремененная огромным долгом, возникшим в годы войны, и одержимая восстановлением обесценившегося фунта стерлингов. С 1920 г. беспрецедентные масштабы безработицы снова и снова обрекали сотни тысяч – а скоро и впервые в истории миллионы – людей на бездействие. После биржевого краха 1929 г. и европейского финансового кризиса 1931 г. казалось, что близится конец агонизирующего капитализма. Это имело два непосредственных политических последствия, которые серьезно повлияли на британскую внешнюю политику. Во-первых, расходы на социальное обеспечение превысили прошлые рекордные отметки и росли гораздо быстрее, чем вялая экономика. Во-вторых – как следствие, – произошло самое существенное за более чем сто лет сокращение оборонных расходов. С 1920 по 1938 г. британские расходы на оборону неизменно составляли менее 5 процентов ежегодного национального дохода – меньше, чем когда-либо до или после этого, и это в период, когда британские имперские обязательства почти достигли исторического максимума. С точки зрения Казначейства, приоритет необходимо было отдавать традиционной довоенной политике сильной валюты и сбалансированного бюджета. Ввиду непомерного долга, обременившего страну в годы войны, и постоянной безработицы, вызванной политикой дефляции, это в значительной мере сократило объем доступных для оборонных расходов средств. И все же снижение британской безопасности волновало лишь немногочисленных милитаристов вроде Черчилля, который был первым лордом Адмиралтейства в период Первой мировой войны. К несчастью, он сам и его сторонники не пользовались серьезной поддержкой народа. Во время Первой мировой войны Черчилль заслужил репутацию подстрекателя, а после фиаско Дарданелльской операции и вовсе возникли сомнения в его компетентности. И это было не единственным пятном на его репутации. Он был крайне непопулярен в среде лейбористов, поскольку считалось, что он враждебно настроен к профсоюзам и русской революции. Либералы считали его болваном из-за ряда неверных экономических решений, которые он принял на посту канцлера Казначейства в 1920-х гг., когда ему, к слову сказать, тоже пришлось сократить оборонные расходы. В 1930-х он сумел стать крайне непопулярным даже в собственной партии, выступив против проведения политической реформы в Индии, а затем поддержав Эдуарда VIII в истории с миссис Симпсон[799]
.Большинство избирателей было сыто войной по горло. Не только Коммунистическая партия – и ее молодые рекруты вроде Берджесса, Филби, Маклейна и Бланта в Кембридже – была доктринально настроена против любой “империалистической” войны (пока Москва не изменила генеральную линию). Не только Лейбористская партия придерживалась пацифистских взглядов, кратко изложенных ее лидером Джорджем Лэнсбери в призыве “закрыть все призывные пункты, распустить армию и разоружить военно-воздушные силы” – иначе говоря, “уничтожить все жуткое оснащение войны”. Либералы вроде Джона Мейнарда Кейнса и даже премьер-министра времен войны Ллойда Джорджа теперь считали Первую мировую напрасной потерей молодых жизней – результатом дипломатической ошибки 1914 г., которая никак не сдержала германское стремление к европейскому господству и только оскорбила германский народ. Многие консерваторы втайне сочувствовали послевоенной Германии, что во многом и стало основой для политики умиротворения.