Виртуальная история: альтернативы и предположения

Что характерно, он гораздо яснее описывал негативные стороны своего видения, в частности желание подвергнуть “местных” особенно варварской и грубой вариации колониального правления, бесчеловечность которой наталкивала на мысль, что он прочел все это в какой-то мрачной книге. Чаще всего он проводил шокирующую параллель с британским правлением в Индии: “Наша роль в России будет аналогична английской роли в Индии… Российская территория – наша Индия. Как и англичане, мы будем править этой империей силами малого количества людей”[922]. Он представлял, как колонизирует это “пространство”, переселив туда немецких крестьян-солдат, то есть ветеранов двенадцатилетней военной службы, хотя в Прибалтике нашлось бы также место для датских, голландских, норвежских и шведских поселенцев, причем последних отправили бы туда в рамках “специального соглашения”, о чем свидетельствовала его характерно не относящаяся к делу и странная оговорка. Немецкие колонисты получили бы крупные наделы, чиновники – прекрасные штаб-квартиры, а региональные губернаторы – “дворцы”. Немецкое колониальное общество в прямом и переносном смысле стало бы “крепостью”, закрытой для чужаков, поскольку “даже последний из наших конюхов должен быть выше любого местного”. Чужаки (то есть немцы) познакомили бы с концепцией организованного общества народы, которые в ином случае вели бы себя антисоциальным образом, подобно “кроликам”[923]. Здравоохранение и гигиена должны были остаться в прошлом: “Никаких прививок для русских и никакого мыла, чтобы смывать с них грязь… Но дайте им столько выпивки и табака, сколько они пожелают”[924]. С характерным бессердечием 17 октября 1941 г. он сказал:

Мы не будем с ними нянчиться, у нас нет никаких обязательств перед этими людьми. Чтобы бороться с трущобами, гоните блох, привозите немецких учителей, печатайте газеты – нам от этого мало толку!..В остальном же пусть знают ровно столько, чтобы понимать наши дорожные знаки, чтобы не попадать под наши автомобили![925]

Если же русские восстанут, “нам достаточно будет сбросить несколько бомб на их города, и все сойдет на нет”[926]. Экономическое взаимодействие должно было носить максимально эксплуататорский характер:

В период сбора урожая мы будем организовывать ярмарки во всех крупных центрах. Там мы будем скупать все злаки и фрукты и продавать менее качественные продукты собственного производства… Наши фабрики по производству сельскохозяйственной техники, наши транспортные компании, наши комбинаты по изготовлению товаров повседневного спроса и другие предприятия обретут там огромный рынок для своей продукции. Это также будет прекрасный рынок для дешевых хлопковых изделий – чем более яркой расцветки, тем лучше. Зачем нам отбивать у этих людей любовь к ярким цветам?[927]

Украинцев планировалось соблазнять шарфами, бусами “и всем, что по душе колониальным народам”[928].

Подобные настроения – в основном разделяемые его генералами – задавали тон немецкой оккупационной политики в России, устраняя любую перспективу извлечь выгоду из широкой непопулярности большевистского режима, особенно в регионах, захваченных Сталиным по условиям нацистско-советского пакта 1939 г., или эксплуатировать глубокие этнические и религиозные противоречия, скрывающиеся в советской империи. Гитлер просто не хотел отказываться от своих идеологических установок ради обеспечения поддержки на местах. Его представления о расовом превосходстве немцев фактически исключили возможность идти на уступки для предоставления национальной автономии – но только не в районах, которые нацисты не планировали колонизировать или где политика была направлена на широкие мусульманские или тюркские слои населения.