Виртуальная история: альтернативы и предположения

И все же получать разведданные и должным образом их использовать – совершенно разные вещи. Судя по всему, Сталин и Молотов верили тем сведениям, которые подкрепляли их собственную предрасположенность не доверять союзникам, но не верили информации, представляющей намерения британцев и американцев в лучшем свете, или просто списывали ее со счетов. В связи с этим, когда Сталин и Молотов формировали свое мнение по теме, от НКГБ начинали требовать предоставить данные, чтобы это мнение поддержать или проиллюстрировать. Особенно важно их представление о масштабах конфликта между британцами и американцами. Бывший посол в Британии Майский, похоже, убедил руководство, что основным противостоянием послевоенного мира станет противостояние Британской империи и Соединенных Штатов. Само собой, как только отношения Москвы с союзниками начали серьезно охладевать, Кремлю пришлось пересмотреть это мнение. Однако складывается ощущение, что оно так и не подверглось полному пересмотру, из-за чего остались ожидания, что рано или поздно британцы и американцы схлестнутся в борьбе. Это подкрепило советское нежелание признавать, что на Западе формируется мощный блок и только своевременные уступки русских могут предотвратить его сплочение против их интересов. “Как обычно, – вспоминает Модин, – Центр очень интересовали англо-американские отношения и различные сложности, которые могли возникнуть между Британией и США”[988]. Необычайное внимание к разработке атомной бомбы естественным образом подогревало подобные ожидания. Американцы вобрали в свой проект британский опыт, но отказали британцам в возможности воспользоваться преимуществами программы. “Мы также знали, – вспоминает Модин, – что американцы намеревались дезинформировать британцев на всех этапах проекта. Несомненно, они существенно отставали от британцев в исследовательской сфере, а потому планировали использовать опыт союзников… и избавиться от них, как только они их нагонят. Именно так, конечно, они и поступили”[989].

Был бы Сталин более осторожен в отсутствие этой информации и могло ли это предотвратить холодную войну? При ответе на первый вопрос мы пришли к выводу, что Сталин был твердо намерен следовать своим итоговым курсом, недостаточно боялся США, чтобы свернуть с этого пути, но при принятии решений шел лишь на сознательный риск, а не рисковал поспешно и интуитивно, как впоследствии станет поступать его преемник Хрущев. Если это верно – а доступные в настоящее время свидетельства это подтверждают, – то оценка рисков производилась именно на основании разведданных, что объясняет также пристрастие к ним Молотова, который всецело от них зависел. Российские историки советской разведки приводят как минимум один пример, когда Сталин отказался от своих планов, услышав от источников в разведке, какую позицию собираются занять США. Это относилось к территориальным притязаниям Советского Союза в отношении Турции, впервые озвученным в 1945 г. и повторенным в 1947-м[990]. Вполне возможно также – хотя подобных доказательств еще не представлено, – что в 1949 г. Сталин в итоге пошел на уступки по вопросу о Западном Берлине, поскольку непосредственный доступ к западному официальному мышлению убедил его, что он не сможет успешно отрезать западным демократиям доступ к этому островку свободы посреди советской оккупационной зоны. В связи с этим, когда Запад во внутренних дискуссиях вознамерился твердо стоять на своем, Сталин, узнавший об этом по каналам разведки, решил действовать осторожно; однако если бы те же каналы сделали его безмолвным свидетелем внутренних разногласий или конфликта Британии и США, вполне вероятно, что он не поменял бы прежнюю точку зрения. Если бы Сталин ничего этого не знал, то все зависело бы от того, насколько жестко отстаивали бы свою позицию западные демократии, которых призывал к твердости Литвинов, и насколько Сталин верил бы в непоколебимость их позиции[991].

Что, если бы Сталин принял западное определение “влияния”?

Но точно ли мы правы в своем предположении, что Сталин избрал курс действий даже раньше, чем Запад это понял? Сталин давно внедрил в свою практику метод принятия решений, который – вопреки мнению теоретиков тоталитаризма и склонных к упрощению биографов – предполагал, а не исключал заблаговременное обсуждение альтернативных вариантов[992]. Мы знаем, что у Сталина были разработаны различные планы как в отношении послевоенной Европы, так и в отношении Дальнего Востока. Один из этих планов был создан комитетом во главе с Литвиновым и предполагал установление англо-советского кондоминиума в послевоенной Европе, но на основе раздела сфер влияния по принципу, знакомому западным демократиям, а не по принципу Сталина. Что, если бы Сталин принял модель Литвинова, отказавшись от модели, которая была избрана в итоге? Можно ли было в таком случае избежать холодной войны?