Виртуальное правительство

Во время этих средневековых пыток жертву привязывали к двум другим пациентам. Пока продолжалось инквизиторское испытание, эти двое должны были следить, чтобы подопытный не разбил себе голову о стену и не умер от переохлаждения. Никакого предварительного инструктажа не проводилось. Жизнь пациента находилась в руках людей, которые пару дней назад сами прошли через тот же препарат. За время пребывания в “солнечной комнате” я прошел, наверно, три курса скополамина – ну, а метамфетамины и барбитураты составляли мой ежедневный рацион.

От следующих месяцев осталось не слишком много воспоминаний. Плавное погружение в наркотический омут перемежалось эпизодами жестоких издевательств. Как-то раз доктор Баркер вошел в палату, держа в руке металлический баллончик с аэрозолем. Подбрасывая его па руке, он принялся рассказывать о своем новом замечательном изобретении, которое называл “дубинкой”. И вдруг ни с того ни с сего, просто для проверки, распылил его в комнате. Мы повалились на пол. Вот какой это был человек – такой любознательный, всегда готовый на легкий веселый экспериментик.

Когда я пробыл в “солнечной комнате” недели две, доктор Баркер перевел меня на другую, стандартную, программу. В то время я сопротивлялся всему, боролся с попытками Баркера затуманить мне голову наркотиками и переделать мое сознание в соответствие с его, Баркера, представлениями о норме. Меня перевели в камеру с настоящей кроватью, раковиной и туалетом.

Вскоре ко мне зашел пациент из тех активистов, что сотрудничали с Баркером. Он принес кипу психологических тестов и потребовал, чтобы я выполнял его задания. Он был в обычной одежде и вел себя как сотрудник клиники. Я уже был сыт всем этим по горло и послал его подальше со всеми его тестами. Он вернулся с двумя санитарами, они сдавили мне горло полотенцем и долбанули какой-то укол. Потом раздели и сунули в пустую камеру.

Активист с тестами вернулся и, улыбаясь, спросил: “Готов к тестированию или нужны еще разъяснения?” После укола у меня слипались глаза. Я начинал писать и засыпал; падал лицом прямо на бумагу. Кто-то надавливал мне на болевые точки, я просыпался и снова принимался писать. Сконцентрировать внимание я не мог. Вопросы по математике, логике. “Укажи, что неверно на этой картинке?” Я снова засыпал, санитары тащили меня в душевую и ставили под холодный душ. Это была настоящая пытка, я орал. Потом назад в камеру – мокрый, посиневший от холода.

Проходи тесты или обратно в душ! Я вернулся к тестам.

В истории болезни записано, что мой коэффициент интеллекта приблизительно равен размеру моей обуви. Не помню, закончил ли я эти тесты, но, в конце концов, мне разрешили спать.

Назавтра началась официальная программа прочищения мозгов. День был расписан по минутам. Основная цель была в том, чтобы заставить пациентов заучивать наизусть длинные тексты, в которых речь шла о защитных механизмах и извращенной логике. Соседям разрешали переговариваться друг с другом только во время групповых занятий. В остальное время мы должны были молчать. Никаких предупреждений. Любое нарушение правил означало неминуемое наказание, характер которого был непредсказуем. Надзиратели могли забрать все вещи из камеры и оставить одно одеяло, а могли бросить в карцер и несколько дней накачивать наркотиками. За нарушение правил могли посчитать вздох, взгляд в потолок или любой жест недоверия. Через неделю такой дрессировки я чувствовал себя, как побитая собака, стал покорным и готовым к сотрудничеству.

По три раза в день нас заставляли делать гимнастику. По свистку мы падали на пол и начинали отжиматься. Вкладывай душу в упражнения или будешь наказан! На смену наркотикам, наручникам и унижениям пришло подавляющее “физическое вытеснение”. Мы не знали, что нас ждет в следующей фазе программы. В конце концов я дал ответ, который хотели получить мои мучители, когда спрашивали, болен ли я.

Полагаю, к тому времени из меня действительно сделали сумасшедшего.

Я видел, как некоторым пациентам давали огромные дозы ЛСД. Я видел избиения и убийства. Я помню имена Матта Лэмба, Питера Вуд-кока и других.

Все происходило при активном участии самих пациентов. Поэтому так тяжело писать об этой истории. Она выглядит абсурдно. Но так было на самом деле. Например, я не мог самовольно попросить администратора ознакомить меня с моей историей болезни – для этого требовалось одобрение группы психически больных пациентов.

“Лечебная” программа доктора Баркера погружала молодых людей в наркотический психоз. А потом с помощью страха и дисциплины создавалась саморегулирующаяся социальная система. Мог ли врач искренне считать такую систему полезной для психически больных людей? Это за пределами моего понимания.

Потом-то я узнал про эксперименты ЦРУ с наркотиками, о том, какую роль играла Канада в программе MK-ULTRA. Многое из того, что происходило в клинике Оак-Ридж, прояснялось для меня по мере разгадывания ребусов в операциях ЦРУ по контролю над сознанием. Думаю, моя история отлично вписывается в общую зловещую картину.