Вирус бессмертия

— Прекрасно, все ваши сведения вы получите обратно после того, как я скажу, какие изменения сделаны. Даю вам слово, что в дальнейшем никогда не использую их.

Физик остановился у двери.

— А вы не боитесь, что я скажу кому-нибудь, что вы не нумеролог?

Нумеролог покачал головой.

— Кто же вам поверит, друг мой?

* * *

Двадцатого числа Маршалл Зебатинский стоял у двери с облезшей краской. Он всматривался в потускневшую от пыли и едва различимую надпись «Нумеролог», смутно надеясь, что у старика другой клиент и можно повернуться и уйти домой.

Затеянная им «игра в будущее» тяготила физика, и он много раз пытался прервать ее. Заполнение анкеты занимало много времени и походило на пытку. Он чувствовал себя невероятно глупо, когда вписывал имена друзей, стоимость своего дома или сведений о том, были ли у его жены выкидыши, и если да, то когда. Зебатинский бросал анкету, ругал нумеролога, но потом снова возвращался к ней.

Он думал о компьютере, который должен обрабатывать сведения, а вернее, о наглости маленького человека, изображавшего из себя математика, творца будущего. Однако желание раскрыть обман, увидеть, что произойдет, было таким неодолимым, что Зебатинский, ругая себя и свою доверчивость, все же изложил на многих листах требуемое нумерологом.

В конце концов он послал заполненную анкету обычной почтой, наклеив марки достоинством девять центов, не взвешивая письма. Если оно вернется, подумал он, я откажусь от всего этого.

Но оно не вернулось.

Он заглянул в помещение нумеролога, и оно оказалось пустым. У Зебатинского не было другого выхода, как войти. Колокольчик зазвонил.

Старик-нумеролог показался из-за занавешенной двери.

— Ах, доктор Зебатинский…

— Вы помните меня? — Зебатинский попытался улыбнуться.

— О, да.

— Каково заключение?

Нумеролог пошевелил своими шишковатыми пальцами.

— Прежде, сэр, небольшой…

— Небольшой вопрос? Гонорар?

— Я уже выполнил работу, сэр, и имею право на вознаграждение.

Зебатинский не возразил. Он готов заплатить. Если уж зашел так далеко, глупо поворачивать назад из-за денег.

Он отсчитал пять десятидолларовых купюр и протянул их через конторку.

— Ну?!

Нумеролог медленно пересчитал купюры и засунул в кассу выдвижного ящика конторки.

— Ваше дело, — сказал он, — было очень интересным. Я бы посоветовал вам поменять фамилию на Себатинский.

— Себа… Как вы произнесли?

— С-е-б-а-т-и-н-с-к-и-й.

Зебатинский посмотрел на него негодующе.

— Вы предлагаете изменить первую букву? Поменять З на С? И это все?

— Этого изменения пока что достаточно.

— Но как оно может повлиять на будущее?

— Как всякое изменение, — мягко ответил нумеролог. — Конечно, если вы не хотите изменений, оставьте все, как есть. Но и в судьбе вашей вряд ли наступят перемены.

Зебатинский спросил.

— Что я должен сделать? Просто объявить всем, чтобы произносили мою фамилию с буквы «С»?

— Действуйте на основании закона. Юрист подскажет вам, как лучше осуществить эту процедуру.

— Когда же это произойдет? Я имею в виду перемены в моей жизни.

— Может быть, завтра, а может быть, никогда.

— Но вы видели будущее. Вы утверждали, что видите его.

— Не как в прозрачном шаре. Нет, нет, доктор Зебатинский. Все, что мне выдал компьютер, — это цепь закодированных цифр. Я могу перечислить возможности, но я не схватываю изображения.

Зебатинский повернулся и торопливо вышел из помещения. Пятьдесят долларов, чтобы изменить одну букву. Пятьдесят долларов за Себатинского! Боже, что за имя! Хуже, чем Зебатинский…

* * *

Прошел еще месяц, прежде чем ему удалось убедить себя обратиться к юристу. «В конце концов, — сказал он себе, — я могу в любой момент вернуть себе настоящее имя. Надо использовать шанс. Черт возьми, ведь не существует закона, который бы препятствовал этому».

* * *

Генри Бранд страницу за страницей просматривал досье натренированным глазом человека, который проработал в органах безопасности четырнадцать лет. Ему не нужно было читать каждое слово. Все, представляющее особый интерес, бросалось ему в глаза.

Он сказал:

— Человек представляется мне опрятным.

Генри Бранд тоже был опрятным: белоснежная сорочка, свежевыбритое лицо.

— Но почему Себатинский? — спросил лейтенант Алберт Квинси, принесший ему досье.

— А почему бы и нет? — пожал плечами Генри Бранд.

— Потому что в этом нет смысла. Зебатинский — иностранная фамилия, и я поменял бы ее, будь она моей, на какую-нибудь англосаксонскую. Поступи Зебатинский так, никто бы не удивился. А менять З на С по меньшей мере глупо. Надо выявить, что побудило его к перемене фамилии.

— Ему не задавали такого вопроса?

— Задавали. В обычной беседе, конечно. И он не придумал ничего лучшего, как сказать, что ему надоело быть последним в алфавите.

— Может быть и так, лейтенант.

— Может быть, но почему не изменить фамилию на Сандс или Смит, если уж так понравилась буква С. Или, если он устал от Зэт, почему не пойти по этому пути до конца и не поменять ее на А? Почему не взять фамилию, ну, скажем, Аарон?

— Не вполне англосаксонское, — пробурчал Бранд. И добавил: — Но в этом нет ничего, что можно было бы инкриминировать ему.