Вирус «Мона Лиза»

– Судебные медики все задокументировали? – Следующий вопрос необходимо было задать, хотя при одной мысли об этом становилось больно. – Вы можете прислать мне подробные снимки? И, пожалуйста, еще фотографию, на которой она… ну… Чтобы я знал, как она выглядела раньше.

– Я уже распорядился об этом. Но дам тебе совет: не ешь ничего перед тем, как их изучать. Лицо ужасно изуродовано. Грудь… Бедную девушку полностью… переделали. Впрочем, судебный медик был очень удивлен…

– Охотно верю, – отозвался Миллнер.

– Нет, не самой ситуацией, хотя он, разумеется, тоже ни с чем подобным прежде не сталкивался, а исполнением. Великолепная работа хирурга, так он сказал. Это был профессионал. Не какой-то там обдолбанный наркоторговец.

– Профи?

– Он предполагает, что это был пластический хирург из высшей лиги.

Как-то не сходится. Зачем похищать автобус с королевами красоты, выполнив это с военной четкостью, чтобы потом хирургическим путем превратить одну из девушек в монстра, а затем отпустить? Извращенец, командующий армией? Таких он еще никогда не встречал. Психопаты обычно одиночки, даже по двое сходятся редко.

– Пусть этим займутся криминалисты!

– Сделано, – отозвался Барак с некоторой обидой.

– И никакой прессы!

– Слишком поздно. Я как раз получил из Вашингтона первые скриншоты газетных статей. Они даже напечатали фотографии малышки…

– Как это возможно? – удивился Миллнер. – Я думал, ее отпустили всего пару часов назад.

– Судя по всему, фотографии были сделаны раньше. Майлз как раз ищет информацию. СМИ в панике. Самые красивые дочери Америки в руках безумного хирурга! Национальный кошмар…

– Вот дерьмо!

Послышался равномерный писк. Миллнер посмотрел на экран телефона, где высвечивался второй входящий звонок.

– Звонят из Вашингтона. Продолжим разговор позже, – сказал он Бараку и нажал на кнопку, чтобы принять вызов.

Нечасто случалось, чтобы ему звонил руководитель ФБР. Изуродовали прекрасное лицо Америки, а он торчит здесь, на юге Бразилии, пытаясь спасти горстку пчел!

27. Варшава

– Это моя дочь! – воскликнула она, указав на фотографию. Патрик Вейш подошел к стене и пристально вгляделся в снимок. – Судя по всему, фото недавнее, – констатировала она. На заднем плане виднелось здание клиники. – Почему оно висит здесь?

Хелен почувствовала, как в ней вскипает ярость. Никто не имеет права вешать над столом фотографию ее шестнадцатилетней дочери! То, что это произошло в тысячах миль от ее дома, в особняке эксцентричного польского миллиардера, только усиливало ощущение, что здесь происходит нечто ужасное, и к ярости добавилось чувство страха.

– Это ваша дочь? – В голосе Патрика звучало удивление.

Хелен пригляделась. Фотография была хорошего качества. На ней Мэйделин не улыбалась, но и несчастной не выглядела. На лице ее было то особое выражение – сочетание силы и печали, – которое очаровывало не только ее мать, но и врачей, и учителей. И наверняка некоторые мальчишки из класса тоже не остались к ней равнодушными. Если бы эта фотография висела над ее собственным рабочим столом в лаборатории, она стала бы чудесным напоминанием о доме. Но здесь она казалась совершенно лишней. Только теперь Хелен заметила, что на снимке что-то написано. Madrid: Museo Nacional del Prado, ML[9], и завтрашняя дата.

Хелен покачала головой и показала на надпись.

– Что это значит?

Вейш тоже прочел то, что было написано рядом с фотографией Мэйделин.

Тем временем Хелен окинула взглядом остальные бумаги, висевшие на стене, и снова вернулась к фотографии дочери. Больше она не сомневалась: старик Вейш, безумен он или нет, задумал что-то дурное, и на Мэйделин его планы тоже распространялись.

«Нужно позвонить в полицию», – подумала она. Но что скажет на это Вейш-младший? Как бы там ни было, речь идет о его отце. Она рассматривала его со стороны. Патрик стоял рядом, сильно наклонившись вперед, и изучал висевшие на стене документы. Он тоже выглядел встревоженным.

– У меня такое чувство, что здесь что-то не так… – осторожно произнесла она, наблюдая за его реакцией.

Патрик Вейш медленно обернулся к ней, посмотрел ей прямо в глаза. Было видно, что он тоже пытается совладать с собой.

– Мне тоже так кажется.

Лицо его было серьезным, он глубоко вздохнул. Перед ее внутренним взором тут же возник теплый коричневый оттенок, и Хелен почувствовала, что немного расслабилась. Однако нехорошее ощущение – та самая смесь ярости и страха – не отступало.

– Скажите, что вам известно! – потребовала она резче, чем намеревалась.

– Простите, что я не посвятил вас во все сразу, но я не знал, можно ли вам доверять и не являетесь ли вы… частью всего этого.

Удивленная, Хелен откинулась на спинку кресла.

– Частью чего?

– Вы позволите? – Патрик Вейш осторожно отодвинул кресло, на котором все еще сидела Хелен, и склонился над клавиатурой, лежащей на столе перед ними. Нажал на какую-то клавишу, и монитор включился. Пальцы Вейша мелькали над клавиатурой, а затем по экрану побежали ряды зеленых цифр и букв.

– Что это такое?