Пеняк даже не заметил бочек с горючим, стоявших у стены и закрытых брезентом. Наверняка на них не обратили внимания и бандиты, перебежавшие с пулеметом к этому окну. Сейчас они были убиты, Пеняк схватил пулемет, поднял брезентовый мешок с дисками. Он уже сбегал по лестнице, когда за спиной полыхнул огонь. В горле запершило, глаза разъедал черный дым, и Пеняк побежал дальше, туда, где у самой воды стоял небольшой двухэтажный дом. Несколько пуль прошили доски над его головой, когда он нырнул в большой лаз и потянул за собой мешок с пулеметными дисками.
Выглянув из окна наверху, Янко сразу оценил ситуацию как скверную во всех отношениях. Помощи ждать неоткуда, огонь отсек оперативников, не видно, куда делся Пашка. Может быть даже, погиб. А вот бандиты, которых закрывал со стороны советских солдат черный дым, начали подбираться к его убежищу. Отложив автомат в сторону, Янко взялся за «дегтярь». Устроив ствол ручного пулемета на подоконнике, он несколькими короткими очередями отогнал бандитов, заставив их бежать назад и прятаться за камнями и строениями. Диск был пуст, и он поспешно отстегнул его и вставил полный. В мешке было еще пять дисков. Он проверил их, убедившись, что все они полные.
Прошло около часа. Янко отбил несколько атак и понял, что бандиты как-то не очень геройствуют, не хотят умирать. И в этот момент он услышал голос:
— Эй, солдат! Отзовись!
— Чего тебе, — отозвался Янко, посматривая вперед поверх мушки пулемета и готовясь снова открыть огонь.
— Солдат, ты, наверное, жить хочешь. Зачем тебе умирать. Скоро у тебя кончатся патроны, и мы тебя возьмем. А у тебя там под Рязанью или в Сибири мать-старушка. Ждет тебя?
— Не возьмете! — заверил Пеняк. — Скоро соляр прогорит, и вам крышка. За реку я вам уйти не дам. И моя родина не под Рязанью и не в Сибири. Она здесь, в этих горах!
— Так ты гуцул, что ли?
— Я советский человек, — ответил Янко, настороженно посматривая вокруг и опасаясь, что разговоры с ним затеяли лишь для того, чтобы отвлечь. — Вся страна мне дорога, как и мои горы. И все, кто против моей страны, кто заодно с врагом — они и мои враги. Так понятно?
— Эй, гуцул, хочешь, мы с тобой споем вместе у реки? — раздался звонкий женский голос, и сердце у Янко сжалось. Он узнал его. Этот голос он не спутал бы ни с каким другим. — Пойдем с нами. На той стороне безопасно, и москали нас не догонят, зачем тебе они? Скоро здесь будет только наша власть, и никаких москалей мы не потерпим на нашей земле.
— Ганка, это ты? — крикнул Янко и чуть было не поддался воспоминаниям и не высунулся по пояс в окно. Наверняка его тут же застрелили бы бандиты.
— Да, меня так зовут. А ты что, знаешь меня?
— Это же я, Янко. Помнишь венок, который ты надевала мне на голову? Ты говорила, что эти цветы очень идут к моим глазам, что они, как васильки. И что меня надо было назвать не Янко, а Василько.
— Ты здесь? — Голос девушки погрустнел.
— Здесь, Ганка. Я всегда там, где я могу помочь людям. Построить дом, мельницу, прогнать врагов. Только ты мне скажи, почему ты с ними, а не с нами? Я воюю уже три года, и за моей спиной остаются счастливые люди, которых я освободил, там растет хлеб, косят траву, пасут скот и по лугам бегают босоногие дети. Как мы с тобой мечтали. А ты, что остается за твоей спиной и спиной твоих друзей? Мы видели сегодня ночью. Огонь, пепел сожженных домов и мертвых людей. Стариков, Ганка! Они вам чем помешали?
Девушка попробовала было возражать, стала убеждать молодого человека в том, что он одурманен коммунистической пропагандой. Она говорила так, как будто повторяла заученный текст. И Янко возразил ей, что не в пропаганде дело, что он сам лично видел, что творили немцы, он своими ногами прошел сначала от границы до Воронежа, а потом оттуда до самой Белоруссии, попал в окружение со своей частью и четыре месяца воевал вместе с белорусскими партизанами. Он рассказал о деревне Хатынь, которую сожгли украинские националисты. Сожгли вместе с жителями. И таких деревень не мало, и он их видел своими собственными глазами. И про концлагерь рассказал.
— Мне хочется увидеть твои глаза, Янко, — вдруг сказала девушка.