Вирус ненависти

И только после этого, когда бойцы, расстегивая гимнастерки, стали поливать друг другу водой на руки, на шеи, смывая сажу и грязь, получился разговор. К Боровичу подошел старый седоусый гуцул, постоял рядом, глядя на мыски своих сапог, потом молча протянул твердую сухую руку.

— Спасибо, — скупо сказал он. — Жалко, что вы не пришли раньше. Не было бы горя у нас.

— Кто это сделал, отец? — спросил лейтенант. — Что за стрельба у вас была?

— Они называют себя украинской повстанческой армией, — угрюмо ответил старик. — Только это не армия. Армия с кем-то сражается, с другой армией. А эти только грабят, насилуют. И власти они добиваются такой же бандитской. Пришли и сразу стали отнимать у нас еду, избивать. Они застрелили безногого, который воевал против фашистов. А когда соседи кинулись его защищать, стали стрелять в людей и поджигать дома. И многие взялись за оружие. Они ушли, потому что чего-то боялись, но обещали вернуться и сжечь нас всех. И они сожгут.

— Не сожгут, дядя Олесь, — громко сказал Пеняк. — Мы их найдем и накажем. Ни одного бандита на нашей земле не останется, никто не будет обижать простых людей.

— Кто ты, солдат, откуда ты меня знаешь? — Старик подслеповато посмотрел на молодого человека.

— Янко меня зовут, дядя Олесь. Я у вас работал несколько лет назад. Помнишь, мы мельницу строили?

— А, певуны с гор, — без улыбки сказал старик, покачав головой. — Да, помню вас. Пели вы после работы по вечерам красиво на берегу. Наши девушки приходили слушать вас, а потом плясали с вами здесь у костров. Мельница ваша долго работала, и люди добром поминали парней, которые так хорошо умеют работать и так красиво петь.

— Куда ушли бандиты? — спросил Борович.

— Туда, через долину ушли, — указал рукой старик. — Наверное, знали, что вы за ними идете, ищите их. Вот и испугались, что сами стрельбу подняли.

Шелестов смотрел на карту, размышляя, как будет быстрее. Догонять банду пешком или в объезд дорогами на машинах выехать ей наперерез и устроить засаду. Но где, в каком месте? Каким путем пойдут эти люди? Он посмотрел на Боровича и попросил:

— А позови-ка, Яков, своего проводника, который из этих мест. Посмотрим, что он предложит.

Пеняк прибежал через пару минут и вытянулся перед Шелестовым. Оперативники обратили внимание, что лицо парня за эти сутки стало каким-то жестким, потемнели глаза, заострились скулы. Не увидели в нем прежней лихости, задора.

— Тебя Янко зовут? — спросил Шелестов. — Янко Пеняк?

— Так точно, товарищ подполковник.

— Что-то ты не весел, солдат. Знакомые места, знаешь этих людей, которых убили бандиты?

— Убитых не вернешь, товарищ командир, — странным голосом ответил автоматчик. — Скорбь, она о других, о живых.

— Поясни, солдат, — удивился таким словам Коган.

— Да, я знаю этих людей, эти места. Я думал, что хорошо знаю. Мы вместе работали, вместе пели песни. Да только оказалось, что в нашем певучем краю не все пели своим голосом. Нашлись и те, кто готов горло перерезать ближнему, лишь бы кусок хлеба за него получить, землю получить, чужое получить и радоваться, как он удобно жизнь прожил.

Оперативники переглянулись, не понимая, что хочет им сказать этот деревенский парень. И Янко стал рассказывать, что узнал от местных о двух своих довоенных приятелях, которые теперь вступили в украинскую повстанческую армию. Они здесь были, они стреляли в этих людей. Значит, они были и на станции. И они, или другие такие же, как они, жгли села, помогавшие партизанам, расстреливали женщин и стариков. Но больше всего угнетало парня то, что в банде оказалась девушка Ганка. Она с теми, кто купился на ложные враждебные призывы против своего народа, стала выполнять то, что приказывали гитлеровцы. И она считала, что борется за какую-то независимость от кого-то.

— Ведь мы все были братьями! — в запале выкрикнул солдат, потеряв на миг выдержку. — Ближний помогал ближнему, село помогало селу. И нечего нам было делить, нечего было отнимать друг у друга. И когда фашисты пришли, появились эти… освободители народа. От чего, от кого освобождать тех, у кого все есть, кто счастлив и работает на своей земле?

— Ты любил ее, Янко? — тихо спросил стоявший рядом Сосновский.

— Да, — коротко ответил солдат и с тоской посмотрел куда-то за лес, над которым разгорался рассвет.

Старый довоенный рабочий поселок еще стоял на месте. Здесь когда-то жили сезонные рабочие. Два лета здесь провел и Янко со своей артелью плотников. Они тогда строили мост через бурную речушку. Странно, что уцелел поселок, но сгорел мост. Но теперь, когда Янко смотрел из-за деревьев на поселок, он кое-что понял.

— Товарищ лейтенант. — Опустив бинокль, солдат повернулся к командиру. — А ведь здесь им на ту сторону не перейти. Я точно знаю. Мокрые камни, течение бурное и поток увеличивается, когда в горах дожди. Им только до станции Огыляна спускаться, там есть железнодорожный мост.

— Станция охраняется, — покачал Борович головой. — А их осталось человек пятнадцать. Если они поняли, что мы идем следом за ними, то удирать будут, а не в бой ввязываться. Надо подполковнику доложить…