Вирусомания

До 1989 года американские дошкольники получили одиннадцать прививок против полиомиелита, дифтерии, столбняка-коклюша и кори, эпидемического паротита и краснухи. Десять лет спустя, благодаря федеральным рекомендациям, дети к моменту поступления в первый класс получали в общей сложности уже двадцать две прививки.

Поскольку количество вакцин увеличилось, частота аутизма среди детей возросла. В течение 1990-х годов 40 миллионам детей вводили вакцины на основе тимеросала, получая беспрецедентные уровни ртути в течение критического периода для развития мозга. Несмотря на хорошо документированные опасности тимеросала, кажется, что никто не удосужился сложить суммарную дозу ртути, которую дети получат от обязательных вакцин. «Что так долго мешало FDA сделать соответствующие расчеты?» – спросил Питер Патриарка, директор по вирусным продуктам агентства в электронном письме в CDC в 1999 году. «Почему CDC и консультативные органы не сделали эти расчёты, когда быстро расширили график иммунизации детей?»

Но к тому времени ущерб уже был нанесён. В два месяца, когда мозг ребёнка всё ещё находится на критической стадии развития, младенцы обычно получали три прививки, которые содержали в общей сложности 62,5 микрограмма этилртути – уровень в 99 раз больше, чем ограничение EPA (Агентство по охране окружающей среды) для ежедневного воздействия метилртути, родственного нейротоксина. Хотя индустрия вакцин настаивает на том, что этилртуть представляет небольшую опасность, потому что она быстро разрушается и удаляется организмом, несколько исследований, включая одно, опубликованное Национальными институтами здоровья, предполагают, что этилртуть на самом деле более токсична для развивающегося мозга и дольше остается в мозге, чем метилртуть.

Чиновники, ответственные за иммунизацию детей, настаивают на том, что дополнительные вакцины были необходимы для защиты детей от болезней и что тимеросал всё ещё необходим в развивающихся странах, которые, как они часто утверждают, не могут позволить себе однократные ампулы, не требующие консерванта. Доктор Пол Оффит, один из главных консультантов CDC, сказал мне: «Я думаю, что если у нас действительно будет пандемия гриппа – и, конечно, она будет в ближайшие двадцать лет, потому что это всегда случается – на Божьей земле нет никакого способа, которым мы иммунизируем 280 миллионов человек с одноразовыми флаконами. Должны быть многоразовые флаконы».

Но хотя должностные лица общественного здравоохранения, возможно, имели благие намерения, многие из членов консультативного комитета CDC, которые поддерживали дополнительные вакцины, имели тесные связи с фарм. промышленностью. Доктор Сэм Кац, председатель комитета, был платным консультантом для большинства крупных производителей вакцин и был частью команды, которая разработала вакцину против кори и поставила её на лицензирование в 1963 году. Доктор Нил Хэлси, другой член комитета, работал в качестве исследователя для компаний, производящих вакцины, и получал гонорары от Abbott Laboratories за исследования вакцины против гепатита В.

Действительно, в узком кругу учёных, работающих над вакцинами, такие конфликты интересов встречаются часто. Член палаты представителей Бертон говорит, что CDC «обычно позволяет учёным с вопиющим конфликтом интересов работать в интеллектуальных консультативных комитетах, которые дают рекомендации по новым вакцинам», даже если у них есть «интересы в продуктах и компаниях, для которых они должны предоставлять беспристрастный надзор». Комитет по реформе правительства Палаты представителей обнаружил, что четверо из восьми консультантов CDC, которые одобрили руководящие принципы для ротавирусной вакцины, «имели финансовые связи с фармацевтическими компаниями, разрабатывающими разные версии вакцины».

Оффит, который поделился патентом на одну из вакцин, признался мне, что он «заработает деньги», если его голос в конечном итоге приведёт к появлению товарного продукта. Но он отклонил моё предположение, что прямая финансовая заинтересованность учёного в утверждении CDC может повлиять на его мнение. «Для меня это не конфликт», – настаивает он. «Я был просто проинформирован о процессе, а не испорчен им. Когда я сидел за этим столом, моё единственное намерение состояло в том, чтобы пытаться давать рекомендации, которые наилучшим образом помогали бы детям в этой стране. Обидно говорить, что врачи и работники общественного здравоохранения находятся в кармане промышленности и, следовательно, принимают решения, которые, как они знают, небезопасны для детей. Это просто не так, как это работает.»