Виселица на песке

Думая о Джони после взлета самолета, я задремал, и мне приснился Мэнни Маникс с девицей, продающей мне монету. Сон нарушила стюардесса, попросив пристегнуть привязные ремни. Самолет делал резкий вираж над голубой полоской воды. Я закрыл глаза, а когда снова открыл их, то увидел раздутый ветровой конус и теснящиеся крыши. Мы приземлились.

Мы долго парились в пыльном зале ожидания, пока разгружали наш багаж. Наступил жаркий полдень, морской ветерок появится только через час. Я разговорился с коротконогим и толстым человеком в костюме из альпаки. Он рассказал, что когда-то был директором банка, а теперь едет к жене и дочери на роскошный остров, недалеко от Бауэна. Он выложил кучу денег, но ему не нравится это предприятие. От жары у него высыпают прыщи, а от холода начинается бронхит. Я слушал не очень внимательно, разомлев от жары.

– Мистер Ренн Ландигэн? – Рядом со мной оказался служащий аэропорта.

– Да.

– Вам телеграмма. Пришла за минуту до посадки самолета.

Он передал светло-желтый конверт с красной каймой и надписью: "Срочно". Разрезав конверт, я развернул записку. Адрес отправителя – Брисбейн. Время отправки – половина первого. Телеграмма была короткой и дружеской, как рукопожатие.

"Удачной рыбалки командир Точка До встречи Точка и подпись – Мэнни Маникс".

Толстый директор банка с любопытством смотрел на меня, он хотел продолжить разговор, но я отвернулся, оставив его с открытым ртом. Неожиданно мне стало так пусто и одиноко, будто я только что потерял Джанет. Захотелось поговорить с Джони Акимото.

Путешествие на поезде – медленная пытка. Я взмок, покрылся пылью, меня измучили мухи и чуть не довели до помешательства два маленьких мальчика, которые без конца ныли, выпрашивая леденцы и газированную воду. Все попытки их матери добиться мира и тишины оказались тщетными.

Мы останавливались у каждого разъезда, кондуктор обменивался новостями со стрелочниками. Простояли на обгонном пути три четверти часа, пропуская направляющийся на север поезд. Зеленая сельская местность, которая с самолета казалась такой желанной и красивой, находилась в объятиях нищеты. Это соответствовало моему настроению. Мирные северяне были серой болтливой массой, их дети – чудовищами, транспорт – примитивным ужасом, приветствие – бесцеремонным вторжением в уединение. Они всучивали газеты, навязывали фрукты и лимонад. От всего этого становилось тошно. К тому времени, когда мы приехали, меня записали в грубияны и хамы. Вспоминая прошлое, я абсолютно с ними согласен.

Телеграмма Мэнни потрясла меня до глубины души. Первая слепая вспышка ярости уступила место страху. Его обещание убить меня было просто хвастовством перед красивой женщиной, но страх остался – страх потерять то, чем я еще не владел. Мэнни обладал сильной властью – властью денег, с помощью которых он мог подкупить человека в одном месте и получить информацию в другом, планировать свою игру, наводить справки, нейтрализовать мои действия хитрыми, быстрыми и эффективными ходами.

Я вспомнил о трех ящиках с оборудованием в аэропорту Брисбейна: он мог сделать так, чтобы они отправились в противоположную сторону.

Мэнни мог купить чартерный рейс и подождать меня в гостинице.

Но он не купил, я был единственным постояльцем и мог заказать лучшую комнату с железной кроватью, большой противомоскитной сеткой, треснутым кувшином и тазиком для мытья. Можно свободно пользоваться единственной ванной, прогуливаться до уборной во дворе, пить в одиночестве в комнате для коммивояжеров, завтракать в пустом ресторане, принять приглашение страдающего одышкой хозяина или присоединиться к работягам и рыбакам в баре, слушая их похабные анекдоты. Но я ничего не хотел, мне был нужен душ, выпивка и встреча с Джони Акимото.

Мы встретились на том же месте, где увиделись в первый раз, в маленькой обитой горбылем лачуге, перед которой растирались песчаные дюны.

Джони сидел на пустом ящике и привязывал на леску крючки. В курчавых волосах красовался цветок мальвы, единственную одежду составляли джинсовые шорты. Услышав шаги, он поднял голову. Его лицо расплылось в сверкающей улыбке, выражавшей радость и удивление. Он встал, протянул руку.

– Ренбосс!

– Точно, Джони, Ренбосс.

Старая кличка их прошлого. Я чуть было не расплакался. Джони пожал мою руку, похлопал по плечу и усадил на другой пустой ящик, который вытащил из темноты в небольшой круг света.

– Как вы здесь оказались, Ренбосс? Надолго в наши края? Как дела, здоровье? Выглядите усталым, это дорога, правда?

Вопросы падали как снег на голову. Джони задавал их на том аккуратном английском, который выучил у миссионеров. Он постоянно заглядывал мне в лицо, пытаясь как заботливая мать узнать всю правду о своем мальчике.

– Я приехал, Джони, чтобы повидать тебя.

– Меня? Очень хорошо Ренбосс! Я часто вспоминал вас... и миссис.

– Миссис умерла.

– Когда? – Его спокойные глаза были полны жалости.

– Давным-давно.

– И у вас нет другой женщины?

– Нет.