Висенна

Нер подолгу стоял снаружи, у входа в шатер. Вслушивался в степные шумы, становясь почти неотличимым от волка -- по напряженному повороту головы, по общему впечатлению звериной силы, исходящей от всей его фигуры. И даже в палатке, куда вождь заглядывал погреться или перехватить кусок, он не выглядел ни сонным, ни усталым. Казалось, ночь ему привычнее дня, а человеческая кожа досталась по недоразумению. Сбрось ее -- клыкастый зверь прянет во мрак, и огромными скачками умчится по темной степи. Если он оборотень -- отчего же не перекидывается? Как можно выносить такую тягу в степь -- и оставаться человеком? Поневоле приходилось считать желтоглазых людьми. За всю ночь вождь не проронил ни слова, а Игнат не знал, о чем его спрашивать. Так что единственная вахта с Нером прошла в обоюдном молчании; лишь перед рассветом тот одобрительно улыбнулся Крылову. Хвалил за сдержанность? Игнат смутился, и не спросил.

Конечно, интереснее всего оказалось с Глантом. Дед был охотник поговорить, и умел рассказывать с выражением. Он называл Игнату незнакомые созвездия, азартно тыкая пальцем в небо. Чертил в пыли прутиком схему, как найти невидимый полюс мира -- здесь не было никакой звезды на манер Полярной. Зато лун оказалось целых две. Глант же объяснил пришельцу, как отсчитываются недели -- по восемь дней вместо привычных семи. Первый спутник, называемый Спади -- Початок -- имел только две фазы, которые сменял через четыре дня. Второй спутник по имени Вигла -- Резвый -- менял рисунок ежедневно. Любой день недели описывался видом двух спутников: если Спади открыт, а Вигла растет -- это самое начало восьмидневки. На следующий день Спади открыт, Вигла полон. Потом Вигла идет на спад, и так далее. В конце недели Спади закрыт, Вигла тоже не виден. Какая небесная механика должна этому соответствовать, Игнат даже не пытался понять. Да Глант и не объяснял. Зато много и подробно рассказывал, как находить путь по звездам. Показывал ученику простейший угломер: доску с прибитой палочкой-визиром. Даже пытался втолковать, как пользоваться местными астрономическими таблицами но Игнат настолько специальную область знаний не понял. Он и домато не был силен в математике.

Дома... Наверное, висит теперь и портрет Игната рядом с Иркиным на углу. "Разыскивается... Ушел из дома, направляясь в институт..." Хотя, какое там ушел? Игната выдернуло прямо из квартиры, дверь была закрыта на ключ, сумка осталась на диване. Родители изводятся. Плохо! Игнат затосковал о доме к концу второй восьмидневки. И подумал: может, все-таки сон? Теоретически, мозг способен изобразить что угодно -- и ощущения от удара, и странные знаки на непривычной бумаге. Тот же эсперанто -- откуда в двухлунном мире земной язык, да еще и искусственный, выдуманный Заменгофом нарочно на роль всеобщего? "Если Глант настоящий," -- подумал Игнат, -- "Он должен знать нечто такое, чего я не то, что не знаю, но даже и вообразить не могу".

Пора было заводить серьезный разговор. Игнат считал, что главные ответы он уже сможет понять.

Короткая осень на восточной окраине. (3735).

Хороша степь, если совершенно некуда спешить. Видно далеко-далеко во все стороны, до самого горизонта, до полоски синеватого марева. Волк трусит ровной иноходью и окутан привычным хрустом сухих стеблей. Пахнет травами, немного -- пылью, и постоянно -- шерстью. Зверь умело огибает промоины, груды костей и булыжники, раскачивая человека в седле. Теплый ветер тянет тому в левое плечо, а час назад поднявшееся солнце уже высушило росу, и теперь ласково гладит спину. Зверь и его всадник ручейком текут сквозь светлый простор. Не шрам просеки -- легкая морщинка волчьего следа змеится за ними.

Так ехал Игнат на двадцатый день своего пребывания в стае Тэмр. Ехал к холму, где впервые ступил под двухлунное небо. Гостя сопровождали Глант и Нер, которым Игнат пообещал подробный рассказ перед памятными двумя деревьями. Волки умеют ждать; их пастухи терпеливы ничуть не меньше. Ни вождь, ни старый звездочет не говорили ни слова. Крылов молчал тоже, и обдумывал, что выложить в первую очередь. Что он из иного мира -- и так ясно. Но поверят ли степняки во все остальное?

В раздумьях время текло незаметно. Чуть раньше полудня впереди затемнела полоска лесного континента, а потом стали различимы мысы и заливы в зелено-багряной стене. Игнат бы не нашел, куда править, но волк прекрасно помнил дорогу, и уверенно свернул к северу. За несколько недель в степи Игнат отвык от сочного лесного многоцветья. Голова закружилась, парень пошатнулся в седле. Чуткий волк перешел на шаг. Скоро троица выбралась на мягкую ленту тракта. Игнат почувствовал себя лучше; зверь обрадованно прибавил ходу. Солнце теперь было чуть справа, и опять позади -- за время скачки переместилось на юг.