Вишенки в огне

Немцы вернулись обратно на правый берег, предварительно облив переправу бензином, подожгли.

Ещё какое-то время политрук сидел в лесу, потом решил вернуться на берег к переправе в надежде найти хотя бы кого-то из состава роты. Его влекло именно туда, где он чувствовал свою необходимость, что оправдывало его пребывание на войне.

Он не дошёл до берега, как вдруг перед глазами встала дыба земля. Ни воя снаряда, ни взрыва не слышал, просто столбом взметнулась, поднялась земля, и всё. Больше ничего не помнит.

Очнулся, пришёл в себя от сильной боли в голове, в правом боку, в плече. Увидел склонённое над ним лицо девчонки.

Потом оказалось, что санинструктор батареи Логинова Татьяна должна была уйти вместе с артиллеристами, но её на том, правом берегу попросил командир сапёрной роты посмотреть раненого солдатика. Вот она и задержалась, а тут и немцы на мотоциклах. Чудом удалось спастись от расстрела в воронке, но она видела, как на том, и на этом, левом берегу расстреливали солдат, как убегали они в лес. И вернувшегося политрука тоже видела, собралась, было, окликнуть его, уже выскочила из укрытия, чтобы бежать к нему, как прогремел взрыв.

Засыпанного взрывом Рогова достали санинструктор и рядовой Исманалиев, которому тоже удалось уцелеть. Откапали, а он хоть и без сознания, но дышал. Как могла последними остатками бинтов перебинтовала, Азат взвалил на плечи, и вот так они идут уже которые сутки. Политрук иногда приходил в сознание, но больше всего был в беспамятстве, бредил. Несколько раз в деревнях пытались найти врача, но безуспешно. То не было доктора, то люди просто боялись приютить у себя раненых красноармейцев. К этому времени уже вся округа пестрела разбросанными с самолёта листовками с приказом не укрывать врагов Германии…

На третий день пути попали под облаву, уходили обратно в лес. Но с такой ношей уйти было маловероятно. Тогда решили спрятать политрука под кучей хвороста. Однако немецкий солдат нашёл, обнаружил, и уже вытаскивал раненого за ноги, тогда рядовой Исманалиев, который не ушёл далеко от своего командира, не бросил, а остался сторожить его, топором зарубил немца. Вот откуда у Азата немецкий автомат.

«Да-а, – размышлял над услышанным батюшка. – Вот какие мы, друг дружку в беде не оставим, не бросим. Вишь, солдатик-то, своего командира не оставил на растерзание врагам, не – е-ет! И девчушка-санинструктор молодец: собой пожертвовала ради раненого, С такими людьми не пропадё-о – ом! И вместе выстоим, устоим, и, даст Бог, погоним горе-победителей в их родную Германию. Победить они нас решили? Как бы не так! Вот вам, вот!

– священник сунул куда-то в пространство огромную фигу. – Рано хороните нас».

Красноармейцы не раз заводили разговоры о том, что побудут здесь ещё с недельку, и всё: пойдут они дальше за линию фронта, туда, куда зовёт их воинский долг, где будут востребованы Родине, чтобы вместе с Красной армией гнать врага с родной земли.

Батюшка понимал их, одобрял порывы, желания, и готовил продукты в дорогу. Осталось самая малость: не до конца окреп политрук. Ему как раз и требуется неделька, по словам доктора Дрогунова, и тогда Рогов способен будет преодолеть не одну сотню километров.

А тут вдруг к красноармейцам добавились ещё попутчики: еврейская семья раввина Левина – отец и двое ребятишек десяти и одиннадцати лет.

Бегут они из местечка Червень, что в Могилёвской области. Мать не смогла избежать облавы и сейчас лежит где-то во рву за городом вместе с другими евреями, которых расстреляли немцы. А вот отец с сынишкой Мишей и дочкой Ривкой уцелели, спрятались у соседей в погребе. Потом по лесам добрались до Бобруйска к брату Рафаэлю. Но и там долго задержаться не пришлось: по городу пронеслись слухи, что немцы сгоняют евреев в какие-то особо охраняемые районы. Раввин Авшалом Левин уже знает истинную цену особой заботы немцев, вот и вынужден был бежать дальше, в Россию. Там для бедной еврейской семьи спасение.

Всё бы ничего, да несколько дней назад дети заболели: дизентерия. Исходят кровью, а отец ничем помочь не может. Страшно это, когда болеют дети, а отец бессилен.

Дочка Ривка уже теряет сознание, сын Миша ещё крепился, но надолго ли?

Отец пытался пристроиться с больными детьми в деревнях, что попадались по пути, так куда там! – боятся люди. По окрестностям столько листовок разбросано да расклеено, и везде за укрывательство евреев – смерть. Несколько раз и сам раввин поднимал эти листовки, читал: всё не верил, думал, что в прошлый раз неправильно прочитал, не так понял. Но где там… Расписано всё так доходчиво, что сомневаться не приходится в неотвратимости наказания. Немцы преуспели в этом деле. Авшалом не раз убеждался во время бегства. И раввин Левин понимает людей, не обижается. Кому охота быть расстрелянным из – за каких-то жалких евреев?

Он и сюда, в церковь, не пошёл бы, да как посмотрит на детей, так у самого сердце кровью обливается. Завшивели, обносились, изголодались, и дочка в сознание не приходит второй день, бредит в горячке. Вот и пришлось идти к церкви, искать защиты, спасения.