Вишенки

– Чего ж ты, батенька, не отдохнул? И как это прошёл мимо меня, что я даже не слышал?

– А я теперь обучился как тать: всё тайком да тайком. Впору за ножик да под мосток или коней уводить, – грустно покачал головой Николай Павлович. – Жизнь заставит, порхать станешь.

Хозяин приказал прислуге послать на конюшню заложить пролётку, а сам с гостем сел пить чай.

– Раз не спишь, может, к отцу Василию вместе наведаемся? – предложил, отхлёбывая горячий напиток с блюдечка.

– Не мешало бы, да боюсь, не в обузу я? А батюшку с удовольствием повидал бы.

Коня пустил шагом, не торопил, хотелось поговорить с хорошим человеком, каким считал Николая Павловича. Тем более, ночью ему было сделано предложение, как он, согласен, нет? Для Щербича это серьёзно, важно, и чем быстрее в их отношениях наступит определённость, тем лучше для дела.

– А ведь я так и не сомкнул глаз, – начал Логинов. – Всё слушал, как ты, Макар Егорович, не спал, маялся в кабинете, шагами думки свои отмерял.

– И только всего? А мне больше ничего сказать не хочешь? – нетерпеливо возразил Щербич.

Гость опустил голову, молчал, собирался с мыслями. Щербич не торопил, понимая, что второпях большие, серьёзные дела не делаются, поэтому тоже молчал, ждал.

Переезжали гать, что отделяла две деревни – Слободу и Борки. Слева и справа лежало огромное торфяное болото, поросшее кустарниками лозы и волчьей ягоды. Левее, ближе к Деснянке, жители деревень поизрыли болото карьерами, где каждый год добывают себе торф для отопления. Прямо посреди болота вырыта неглубокая канава, по которой отводили излишки воды к реке.

– Посмотри, Макар Егорович, – заговорил Логинов, поводя руками вокруг себя. – Сколько денег лежит под ногами, и никому не надо. Это как называется? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – А называется это нашей безалаберностью, леностью, да и просто скудоумием. Дальше собственного носа не хотим видеть, живём сегодняшним днём, а завтра – хоть трава не расти.

– Ты это о добыче торфа?

– О нём, родимом, о чём же, сколько топлива, сколько рабочих мест, какая выгода.

– Вот и займись, Николай Павлович, – парировал Макар Егорович, не отрывая взгляда от собеседника. – Чего брюзжать, если можно делать? Тебе и карты в руки: иди к власти, предлагай план по разработке болот, а я финансово помогу, что скажешь?

– Так эта власть меня мироедом назвала, во враги зачислила! Ты меня толкаешь на самоубийство, – обиженно произнёс Логинов.

– Вот уж не думал, что ты, батенька, трус. Слава Богу, власть – это не один Кондрат-примак. У неё есть и здравомыслящие люди. Вон в волости председатель волостного комитета партии большевиков Сидоркин Николай Иванович, я с ним все вопросы решаю. Вполне хозяйственный мужик, только чересчур уж зациклен на политике, на мировой революции. Но мы с тобой не политики, мы – деловые люди, – Щербич остановил коня на взгорке, вылез из пролётки. – Ты посмотри, Николай Павлович, какая прекрасная деревенька Борки! – восхищённо произнёс он. – Представь теперь этак лет через пятнадцать, когда вокруг будут цвести сады, а она будет утопать в цветах! Что скажешь? Не хочешь приложить руку к такой благодати?

– Вишенки краше, и не надо меня убеждать в обратном. Но где наше не пропадало? Говоришь, с Сидоркиным работать? Что ж, знаю такого, вроде как бесконфликтный мужичок, так и быть, – и протянул открытую ладонь собеседнику. – Вот моя рука, этого достаточно?

Макар Егорович сначала ударил, а затем и с чувством, сильно пожал руку товарища.

Отца Василия дома не оказалось: со слов матушки Евфросинии где-то улаживал спор соседей из-за межи. Поделить не могут, вот и прибежали к батюшке мужики за помощью.

Гости сидели за столом, угощались чаем, как в дом вошёл высокий, статный, широкий в плечах хозяин отец Василий.

Глядя на его улыбающееся мягкой улыбкой доброе лицо, от которого исходили спокойствие и уверенность, оценивая по достоинству мужскую силу и красоту священника, Логинов не удержался от комплимента.

– Не перестаю восхищаться тобой, отец Василий свет Петрович, – встал, поприветствовал батюшку. – Это же такое совершенство сотворила природа-матушка!

– Лесть есть один из пороков, – загудел, улыбаясь, хозяин, крепко пожал протянутую руку, а затем и обнял гостя. – Рад, рад видеть тебя, Николаюшка! Где пропал, чего носа не казал в наши Палестины?

Потом поздоровался и с Макаром Егоровичем.

– Всё в трудах, заботах, благодетель? Как сын, не встал на путь истинный? Я с ним говорил дня два назад, женить его надо, вот что я тебе скажу. Женщина, хорошая и умная жена тем более – это находка для мужа, – посмотрел в сторону тихо стоящей у стенки матушки, подмигнул ей.

– Ты, Василий Петрович, прямо мысли читаешь, – опять удивился Николай Павлович. – Мы с Макарушкой не далее как ночью об этом говорили. Знать, судьба. Знак Божий.

– Матушка, может, по такому случаю что-то другое вместо чая, а?

– отец Василий потёр руки в предвкушении. – Не возражаете, гости дорогие? В последний год как-то сама собой распалась наша компания, правда, не по нашей вине. Но Бог даст, всё образуется.