Вишенки

– Отчего радоваться, Макарушка? – даже голос Щёлокова, доселе звонкий, громкий, чистый звучал как реквием. – Чему радоваться? Знаешь, кто пред тобой сидит? Ну? Скажи, скажи, не ленись, что я представляю из себя? Жалкое ничтожество, да?

Макар Егорович в недоумении пожал плечами, смолчал, с интересом уставившись в собеседника.

– Нищий! Ни-щий я! Думаешь, я чего рядом с рестораном-то ошиваюсь? Стыдно сказать, не поверишь, Макарушка, – кушать хочу! – едва не заплакал Алексей. – Всё высматриваю кого-то из бывших, из знакомых, кто хорошо знал меня по прежней жизни, и прошу поесть.

– Иди ты?! – отмахнулся Щербич, как от наваждения. – Иди ты, Алексей, к ядреной бабушке! Нашёл время шутки шутить.

– Не шутка это, к сожалению, не сон, а жестокая страшная явь, Макарушка. Закажи и для меня обед по старой памяти, век благодарен буду, – и вот тут уж не сдержался, заплакал, уронив голову на нечистые, в струпьях руки.

Поражённый Макар Егорович молча смотрел на вздрагивающие плечи товарища, не решаясь успокоить его: пусть выплачется, снимет тяжесть с души, и ему станет легче. Ещё успеют поговорить спокойно, без эмоций.

В мае, перед Троицей, пришли к купцу Щёлокову большевики из городского Совета, показали бумагу и отняли два магазина, национализировали счета в банке. На этом не остановились. Через неделю всю семью выселили из особняка, что строил ещё дед Алексея, зачинатель династии купцов Щёлоковых Спиридон Максимович, царствие ему небесное, перед этим сделав обыск в доме. Хорошо, добрые люди предупредили, так успели схоронить часть драгоценностей, золотишка, царских червонцев.

Вынесли и вывезли всё, что только можно было. Остались голые стены, и те выделили рабочим с вагонного завода. Сейчас там проживают пролетарии, они же поломали, порушили всё, что годами, десятилетиями строилось, возводилось другими.

Вот и уехали жена да две дочери в Европу, а он остался. Не смог покинуть страну. Что-то не позволило, удержало. Как так? Его деды и отцы трудились, трудились, а пришёл кто-то и отнял? Это его город, он здесь родился, вырос, вырастил детей и вдруг уехать? На городском кладбище лежат его предки. Нет, он остался, новые власти выделили ему комнатку в пристройке, где раньше прачка стирала бельё. Там и живёт. А денег-то нет! А есть-пить надо. Предлагали дворником у себя же во дворе, но гордость не позволила. А придётся. Не всё же время ходить по знакомым, побираться. Да и они уже совершенно не те, на себе почувствовали прелести большевистского правления. Многие сбежали из этого ада, уехали за границу. Дальше что?

– Это же как страшно прокатилась большевистская революция, ни дна ей ни покрышки, по человеческим судьбам, Макарушка? – Алексей ел, роняя слёзы в тарелку с борщом, по-простолюдински вытирая губы, мокрые глаза лоснившимся рукавом. – Лишила всего, разлучила семьи, оставила людей практически без права на существование, на достойную жизнь. За что, Макарушка, за что такая кара на наши головы? Чем прогневил я большевиков, что они так со мной, а?

Поражённый известием, огорошенный новостями, Макар Егорович так и не притронулся к пище. Вот так дела, как сажа бела! А он тешил себя, успокаивал, наивный, надеясь на лояльность к большевикам и, как ответную реакцию, их к нему. Неужели им не нужны деловые, предприимчивые люди? Неужели можно создать новое государство без магазинов мануфактуры, без засеянных полей, без заводов и фабрик? Зачем они так? Зачем уничтожают элиту, людей грамотных, думающих? Неужели можно вот так, из ничего, создать благополучие, достаток? Поднять страну? И кому, кем? Вчерашним солдатом и матросом? Господи, какой бред! Да, среди них попадаются самородки, но их надо готовить, как готовит Макар Егорович Гриня и Кольцова. Но на это нужны время и деньги.

Да, деньги. Надо сейчас же посетить банк, узнать о своих счетах. Только бы не повторилось как со Щёлоковым. Но ещё остаётся надежда, что на селе мужик не так политизирован, ему бы хлебушко вырастить да детишек поднять.

– Дальше-то как, дальше-то что? – Щербич больше спросил себя, чем собеседника. Но ответил Алексей Сергеевич.

– Формируется армия по борьбе с большевиками под командованием генерала Юденича. Я сплю и вижу себя в её рядах, в борьбе с этим режимом, этими бандитами. Она выдвигается к Петрограду, чтобы в колыбели удушить этого чудовищного младенца, это исчадие ада. Запад обещал не только финансовую помощь, ты понимаешь?

– Да-а, – то ли одобрил, то ли высказал порицание, недоверие Алексею в его планах.

– И на юге, на Дону, доходят слухи, что и в Сибири не мирятся с правлением большевиков.

– Да-а, – в который раз неопределённо ответил Макар Егорович. – К чему идём, что будет, до чего довоюемся? Это ж как получается? И с той, и с другой стороны стоят свои же, наши, русские, российские мужики. Неужели, Господи? Спаси и помилуй, Царица Небесная, Русь нашу.