Вишенки

– Ах, вот ты о чём, – облегчённо вздохнул Белых. – Вот в этом-то и собака зарыта. Большевики делают всё, чтобы поссорить нас, разобщить и таким образом удержать свою власть, что тут непонятного? Идёт настоящая гражданская война, когда брат поднимается на брата, сын – на отца. Вчерашние соседи, друзья, родственники становятся кровными врагами. На это как раз и нацелена политика большевиков.

– Они, что, нас за дураков считают? – спросил молчавший до сих пор Николай Павлович.

– А ты думал – за умных? – усмехнулся Иван Аркадьевич. – Считали бы за умных, не затевали бы революции, братоубийственные войны. Дураками-то легче управлять.

В кабинете наступила тишина, прерываемая разве что шмыганьем носом да покашливанием простывшего Степана.

Подвешенная к потолку керосиновая лампа освещала хмурые, задумчивые лица, за окном продолжали выть деревенские собаки, из зала еле доносились женские голоса.

– Я ведь не всё вам поведал, господа, – прервал молчание Белых.

– Во всей губернии, да и по стране началось изъятие хлеба у крестьянства, что вызвало бурю недовольства. И это не главное, вырастит русский Ванька ещё хлебушек. Начались массовые убийства зажиточных, рачительных хозяев, изымают имущество, тягловую силу. Творят такой ужас, что в народе его прозвали красным террором и ответили в пику красному белым. Война, господа! Я поражён, как вы здесь живёте, хотя, впрочем, искренне рад островку стабильности и мира на нашей грешной земле.

У меня есть достоверные сведения, что сразу после Рождества большевики возьмутся и за вас, вот так-то. По всем сёлам будут ходить так называемые продовольственные отряды, наделённые карательными функциями, и изымать хлеб. Местные власти сразу же возьмутся за ваши хозяйства, скотину. Им это делать будет легче под прикрытием вооружённых продовольственных отрядов красных. Из трагического опыта других волостей могу дать несколько советов, если желаете. Вообще-то за этим я сюда и приехал.

Слушатели не сводили глаз с Ивана Аркадьевича, только изредка прерывали вопросом или просили уточнения.

– Сразу говорю, что продотряды – это страшная сила. Напоминаю, они имеют права вплоть до расстрела тех, кто будет противиться. Притом без суда и следствия. Но в случае вашего сопротивления, они могут вызвать подмогу в виде регулярных частей Красной армии. Я не хочу скрашивать положение, но и не хочу преуменьшать опасность, что может подстерегать вас.

– Всё это и так ясно, но меня интересует другое: что нам делать? – спросил Макар Егорович, как никогда чётко понявший, что его богатству, его влиянию в округе приходит конец.

– Вот это-то и главное, ради чего я нахожусь здесь, – Иван Аркадьевич встал из-за стола, стал расхаживать по кабинету, поминутно касаясь руками плеча того или иного слушателя. – Восставать, господа, восставать, противиться! Объединяться против красного террора, против власти большевиков, не дать им угробить нас как нацию. Брать власть в свои руки, возвращаться к прежнему образу жизни на селе, подушному обеспечению землёй, к справедливости, наконец. Жить так, как жили до сих пор, снова выращивать хлебушек, кормить себя и страну.

У меня есть люди, которые поддерживают тесные связи с восставшими крестьянами в Смоленской губернии, они готовы по первому вашему зову явиться на помощь. Но, – Белых замер, поднял указательный палец вверх, акцентируя внимание слушателей на очень важной новости. – Но для этого мы должны объединиться с уже действующими повстанцами в соседней губернии. Сообща и батьку легче бить, не мне вас учить, господа. Напоминаю, по всей стране идёт массовое крестьянское сопротивление, и мы не должны остаться в стороне. За нас наши дела, наши проблемы никто решать не станет, тем более лить за наше будущее свою кровушку.

Говорили долго, спорили до хрипоты, до взаимных оскорблений. Доходило даже до кулаков, и тогда в дело вступал отец Василий, усмирял, рассаживал по местам, и снова начинались споры.

По домам гости не стали расходиться, ночевали здесь же, у Щербичей. И только ближе к обеду начали разъезжаться, так и не придя к единому мнению: каждый остался при своём, сохранив в душе обиду на товарищей за непонимание.

Макар Егорович вздремнул в кресле, не раздеваясь, а проснувшись, отправил Степана заложить возок. Не сказав никому ни слова, надел тулуп, уехал из дома. Коня пустил шагом, направил в Вишенки.

Это кому-то могло показаться, что хозяин спал, дремал в кресле после гостей. Нет, какой может быть сон, когда на кон ставится всё: не только богатство, дела, имущество, но и даже сама жизнь?