Вишенки

Так сделали укор Волчковыми. Мол, мы с Фимкой пользуемся, как это? Экс-плу-ати-руем деда и его десятину. Ну не бред? Совести, говорят, у нас нет, над стариками издеваемся, их землёй задарма пользуемся. Это кто пользуется? Да кабы не мы с Фимкой, старики давно бы на погосте лежали, землю парили с голодухи. Как будто мы втихаря, не на виду у всей деревни открыто работали, не утаивали ничего. Э-э, да что говорить?!

– А Ефим, Ефим что? Что с ним-то? – волновалась Глаша, дёргая за рукав рассказчика. – Ты про него-то почему не говоришь?

– А что Ефим? – не понял Данила. – Ничего Ефим. В рожу съездил одному, что больше всех вякал на собрании, вот и схлопотал арест. Я-то кинулся на подмогу, так меня мужики удержали, на руках повисли, а не то мы бы с Фимкой ещё такого дрозда дали, что чертям тошно стало! Разогнали бы бражку эту, ни дна ей ни покрышки.

– И всё? Только за драку? – уточнила Глаша, с волнением глядя на Данилу. – Из-за драки? Не врёшь?

– Кукушка врёт, сказал бы дед Прокоп.

– Ты только нас извиняй, – встряла в разговор Марфа, – что мы с Данилкой Макара Егоровича к вам поселили.

– Как это?

– Вот так. Аккурат после того собрания, будь оно неладно, его же с семьёй, с сыном, с невесткой и внуками выселили из дома, а сам дом забрали. Там сейчас заседает товарищество по совместной обработке земли. Вот как замысловато. Еле запомнила.

Оказывается, на том же собрании было предложено районными начальниками выселить Щербичей из хаты и сослать в ссылку, как семью врага народа, которые спят и видят, как бы это сделать очередную гадость родной советской власти.

Ну народ, конечно, забузил, не согласился. Однако нашлись и такие, что поддержали. Вспомнили таинственное исчезновение купца Востротина, начали считать деньги, что выложил Щербич за земли да винокурню, на покупку саженцев и нового оборудования. Мол, вор он и разбойник, честным трудом таких деньжищ не заработаешь. И ещё сомневаться стали, что не спроста он сам, добровольно сдал имущество, богатство своё советской власти.

Мол, с умыслом это сделано, обязательно с тайной мыслью. Это – чтобы сохранилось в смутные времена, а потом свергнут, падёт народная власть. А богатство сохранённое, в целости и сохранности! Не может ведь быть того, чтобы человек сам отказывался от благ. Ну, потом и ещё всякие гадости про Щербичей говорить стали, начали требовать выселения из деревни. Вот тут-то как раз и разошёлся Ефим, так его сразу же и обломали.

Многие тогда были против, но кто с ними считался? Прислушались к бедноте, справным хозяевам и слова не давали сказать, всё норовили рот закрыть. И не попрёшь! Из района, помимо начальства, ещё и пять милиционеров привезли с винтарями да наганами. Однако Макара Егоровича мужики отстояли, не дали арестовать там же, прямо на собрании. Но надолго ли?

Прав дед Прокоп: не правдой возьмут, а силой задавят коммунисты да большевики, холера их бери. Так оно и есть.

– А вы, справные мужики, что? – спросила Глаша. – Неужто не могли веских доводов высказать, своими думками поделиться?

– Утёрли сопли после того собрания, да и разошлись каждый по своей избе, дожёвывать, – подвёл итог Данила. – А что делать будешь? Повторить то, что было в Пустошке? А больно надо?

Неужели мы с Фимкой пропадём, не проживём без сада да винокурни?

Семью Щербичей приютили соседи в Борках. Безногий сапожник Лосев Михаил Михайлович забрал к себе сноху с детишками, Степана. Предлагал и Макару Егоровичу, но тот отказался. Куда, мол, и свои дети, и мои, будем толкаться в тесноте, стеснять друг друга.

– И правда, – снова заговорила Марфа. – Тебя, Глашка, нет, Ефим в тюрьме, а изба одна стоит. Вот и предложил Данилка, поживи, мол, Егорыч, пока хозяева объявятся. Ты не обиделась, сестричка?

– Нет-нет, что вы? – поспешно ответила Глафира. – Правильно, пускай живёт. Он для нас столько добра сделал. Так что правильно всё.

Успокоилась, отлегло от сердца, когда узнала всё про Ефима. На самом деле, за драку на каторгу не пошлют. Хотя при нынешних властях могут хулиганство переделать в политику, и ваши не пляшут. Скажут, на советскую власть руку поднял, и всё. Им что, привыкать? Сделают так, как им нужно, не считаясь ни с чем.

Да-а, жаль Макара Егоровича, искренне жаль. Вишь, Данилка говорит, что мужики встали за него горой, даже до драки дошло. Однако не перешибёшь власть, нет, не перешибёшь.

А как самим теперь жить? Где работать и кем? Ну им-то с Фимкой куда ни шло, а вот как Кольцовым? Нехотя с ума сойдёшь. Это ж такую ораву прокормить надо.

Опасения не оправдались. Не успела Глаша прийти от соседей, как и Ефим вернулся, стоит во дворе, улыбается, распростёр руки, бежит навстречу жене. Ну и слава Богу!

– Три раза улицу подмёл у райисполкома, и шабаш! – довольный, Ефим приобнял жену, повёл в дом. – Ну, а ты-то как?

– Потом, Фимушка, потом. Всё хорошо, будем надеяться. Вот жить-то как сейчас станем? Работы-то нет, а есть-пить надо.

Из избы вышел Щербич, постоял с минутку, наблюдая, направился к калитке на улицу.