Вишенки

– Куда же вы, Макар Егорович, – Глаша кинулась вслед, взяла за рукав, вернула во двор. – У меня для вас новости, ой, какие интересные!

– Хм! – хмыкнул мужчина, но подчинился, заинтригованный. – Чего там ты для меня интересного узнала? Говори.

Уже в доме за столом, за чаем, Глаша рассказала в подробностях разговор со старцем Афиногеном.

– Вроде слушал меня внимательно, участливо, а как назвала нашу деревеньку Вишенки, ожил как-то, встрепенулся. И ещё переспросил, мол, а Щербич как? Ну, я и обсказала всё как есть, Макар Егорович, не обессудьте меня, грешную. Хотела как лучше.

– Ну-ну, – Щербич даже подался вперёд, навис над столом. – Дальше-то что? Не томи, говори быстрее.

– Выслушал меня внимательно и, как теперь понимаю, даже всплакнул. Я-то, глупая, сразу подумала, что глаза от старости слезятся, а вот сейчас поняла. И ещё прошептал, но я услышала, мол, ну и слава Богу, мол, сам отдал. Теперь, говорит, душа его успокоится, и помирать можно. Вот так-то, Макар Егорович, – закончила хозяйка.

– А сам-то как, какой из себя этот старец Афиноген?

– Обыкновенный. Белый как лунь, в рубище.

– Так я не понял, – вмешался в разговор Ефим. – Ты что, Егорыч, со святыми знаком?

– Кто его знает? – развёл руками Щербич. – Я же раньше видной особой был, со многими знался. Вот и получается, что кто-то из моих знакомых. Как ты говоришь, место называется то?

– Сейчас скажу. Диковинные названия, нерусские. Но я запомнила. Верст двадцать не доходя Кеми, сразу за сопкой Кахляяра есть Мяйяозеро. По правую руку гряда каменная да две протоки. И там, на возвышенности в пещере, обитает старец Афиноген. Вот.

– Дай-ка карандаш, Ефим Егорович, и клочок бумажки, запишу, а то на память надежды нет, стареть начал.

Не допив чай, Макар Егорович вылез из-за стола, поблагодарил хозяев, вышел из хаты.

«Вот и подходит к концу твоя деятельность, необходимость твоего присутствия на земле, – неспешно направился в сторону леса. – Может и вправду, стоило уехать из страны? Да, переболел бы, перестрадал, зато был бы у дел, а не так как сейчас. Словно пил, а не напился, лишь облился, прости Господи.

А что важнее? Мои дела или вот эти деревеньки, где жил, рожал детей, любил? Но душа-то моя здесь, зачем обманывать самого себя. И дела мои, и помыслы направлены были именно на то, чтобы стали краше эти места, лучше, богаче и добрее люди, населяющие их.

Пусть отняли, забрали всё, но оно, богатство моё, осталось здесь и будет служить моим потомкам, потомкам моих земляков. Да и богатство ли это было – земля, сады, винокурня? Для кого оно, богатство? Для меня? Какая чушь! Прав Егор Егорович Востротин: Бог дал, Бог забрал. Неужели оно продлит мне жизнь на этой земле? Или я заберу его с собой в могилу на тот свет? Опять чушь. Никогда не считал себя скрягой, жадным, нет, не считал. Даже не ставил целью обогатиться ради богатства, денег. Направлял свои сбережения на новые рабочие места, то есть на людей. Давал им возможность жить, работать, содержать семьи, чувствовать себя людьми в лучшем понимании этого слова. И вдруг меня объявляют врагом народа. И снова чушь! Только из уст властьпредержащих. Так и хочется спросить: «А вы что дали этому народу? Может, вы как раз и есть его враги, раз лишаете элементарных человеческих условий, гоните на убой, как скотину? Так кто из нас больший враг? Вот то-то и оно. Только у вас вооружённая сила, а я безоружен, не стал противиться вам, не противился злу насилием». Может, и зря? Помимо церковных заповедей никто не отменял и народной мудрости: как поют, так и отпевают, око за око, зуб за зуб. Хотя нельзя ставить на одни весы власть, богатство и человеческую жизнь. Значит, правильно я делал, что противился насилию. Совесть моя чиста, руки не запятнаны кровью людской. Как это можно совместить: любовь, заботу о людях с их кровью на твоих руках? Вот он где, ужас-то! Нет, все богатства мои не стоят и капельки крови людской. Это немаловажно при подведении итогов жизненных.

По молодости об этом как-то не думаем, считаем себя правыми и безгрешными, но наступают в жизни минуты, нет, возраст, когда начинаешь думать о вечном, тогда-то, именно тогда и происходит переоценка ценностей. Вдруг обнаруживаешь, что чёрное становится и не таким уж тёмным, а на светлом появляются посторонние пятна.