Вишневые воры

Но я, кажется, наконец-то поняла, что встать в один ряд с безумными женщинами – это моя судьба. С женщинами, говорящими правду, какой бы ужасной она ни была. С женщинами, которые отдалились от толпы и видят не сердитые лица и неодобрительные взгляды, а бескрайнее небо над ними, его глубокую гиацинтовую синеву того же оттенка, что и цветы в их саду.

Глубокой ночью

Это моя последняя запись в фиолетовом блокноте. Я взяла его с собой в гостиную, проснувшись от того же, что и всегда. Комнату освещает лишь небольшая настольная лампа. Я сижу, плотно запахнувшись в уютный шелковый халат изумрудно-зеленого цвета, который Лола привезла мне из Японии. Она ездила туда получать престижную награду от моего имени, пока я пряталась от всего мира здесь, в этом доме, где провела большую часть жизни.

Моя гостья здесь. Она стучится в окна и дергает дверные ручки; раньше она никогда так не шумела. Она знает, что я сижу в этой тускло освещенной комнате и не обращаю на нее внимания. Я внутри, а она снаружи. Этому противостоянию уже очень много лет.

Я оглядываю комнату, пытаясь не слышать производимый ею шум. Несмотря на все усовершенствования и на эволюцию нашей мебели от стильной к удобной, гостиная выглядит так, как выглядела всегда. Я вижу Лолину коллекцию старинных флаконов для духов, пейзаж «Ранчо призраков», который я подарила ей на день рождения, и винтовку «Чэпел-70», купленную ею еще до встречи со мной, – она висит над камином, как согнутый палец. Здесь все так, как было в 1957 году, когда я только приехала, и впереди меня ждали любовь и новая, полная возможностей, жизнь.

Тогда я была молода, а теперь состарилась. Оглядываясь назад, я понимаю, что мне удалось в полной мере прожить жизнь, за которую я так боролась. А это уже немало.

[Лола, если ты читаешь это, помни, что самое главное в моей жизни – это ты. Зили была права – жизнь без любви не имеет никакого смысла.]

Дом трясется. Я не удивляюсь: вот уже несколько недель земля ходит ходуном и расходится вокруг меня трещинами. Это Айрис, ей нужно мое внимание. Она негодует, что ее так долго не допускали внутрь. Я надеялась, что, если напишу о ней, она успокоится, но она хочет большего. Она хочет жизни, которая по праву принадлежит ей.

«Она идет за тобой», – сказала бы мне мама. Но я больше не боюсь. Сейчас я отложу дневник и наконец открою дверь.

КОНЕЦ