Вишневые воры

На следующее утро после свадьбы Родерик привез ее к нам. Он помог ей выбраться из машины, и, пока они шли к входной двери, Розалинда не отрываясь смотрела на нас. Это были ее последние минуты просветления, и было совершенно ясно, что она знает, что с ней происходит. Мы были правы, а она нас не послушала – и теперь было слишком поздно. Ей осталось лишь признать поражение.

Все кончилось гораздо быстрее, чем тогда с Эстер. Мы едва успели отвести ее наверх и уложить в кровать, как все и произошло: крики, смех, завывание. В последние мгновения своей жизни Розалинда схватила стул и кинула его в то же окно, которое Эстер тогда разбила кулаком, а потом высунулась из него и легла на стекло, разрезав себе живот. Было очень много крови, просто невероятное количество, гораздо больше, чем оставила Эстер, – Розалинда всегда была склонна к излишней драме.

Родерик упал в обморок. Когда приехал доктор Грин, ему пришлось сначала осмотреть Родерика и только потом – Розалинду, которой помощь уже была не нужна. Как и в прошлый раз, пользы от доктора Грина не было никакой. Отец снова отказался от вскрытия, и причиной смерти записали «грипп». Мне казалось, что смерть двух молодых женщин от гриппа в течение девяти месяцев, да еще с такими странными симптомами, не должна была укладываться в обычную статистику, но нашу семью все считали странной, и, по всей видимости, в аргументации доктора Грина этот фактор сыграл не последнюю роль. Вряд ли он думал, что они обе умерли от гриппа, но лишних вопросов задавать не стал – вероятно предполагая, что до причин не докопаться. У нашей мамы «с головой было не все в порядке», и в допущении, что с ее детьми тоже что-то не так, не было ничего удивительного. Науке неизвестно, объяснению не поддается.

– Такое здесь уже второй раз, – шепнул доктор Грин сопровождавшей его медсестре, а я услышала. Она была новенькой и ничего о нас не знала. – Эти девчонки Чэпел выходят замуж – а потом в них что-то ломается. Поразительно! – Это было самым близким подобием медицинского объяснения смерти двух моих старших сестер: «что-то ломается».

О том, что Розалинда умерла, Белинде не сказали. Когда отец позвонил ее врачам, они попросили ее пока не беспокоить, потому что у нее и так был сложный период адаптации к жизни в санатории. Но я знала, что ей и не нужно ничего говорить: она предсказала смерть Розалинды точно так же, как в свое время предсказала смерть Эстер, и ее пророчество снова сбылось.

На похоронах мы теперь вызывали не только жалость, но и недоумение. Меньше чем за год две сестры Чэпел вышли замуж и умерли на следующий день. О нас говорила вся деревня. Недалеко от церкви местные ребятишки прыгали через скакалку и пели песенку:

Сестрички Чэпел:
венчаются с милым
и сразу в могилу.

Отец отругал их и прогнал, но эти строчки надолго сохранились в памяти людей и много лет продолжали звучать в моей голове.

У могилы, когда Розалиду опускали в землю, Родерик крикнул нам – Калле, Дафни, Зили и мне: «Что вы с ней сделали? Вы отравили ее, девочки-ведьмы и их мать! Она всегда говорила, что вы отравлены!» Именно тогда я почувствовала, что на нас теперь стоит клеймо, но как это отразится на нашей жизни, в тот момент сказать было трудно. Как обычно, мы просто вернулись в дом.

На следующий день Родерик улетел в Техас, подальше от Новой Англии, от женщин Чэпел. Его кузина Адель рассказала, что он оставил и свой кадиллак, и занятия в Йеле. Диплом он так и не получил, хотя до конца обучения оставалось совсем немного, и мы его, как и Мэтью, больше никогда не видели.

После похорон мы заперлись в своей гостиной, даже не переодев платья. На этот раз мы были в черном – в тех же платьях, в которых ходили на премьеру фильма. Мы не отлучались из комнаты, разве что в туалет, и не ходили мыться, и, хотя в комнате появился удушливый запах, нам было все равно. Доуви оставляла у двери подносы с приготовленной миссис О’Коннор едой – простой пищей, которую выдержали бы наши желудки в это тяжелое для нас время. Периодически мы забирали поднос в комнату и ели – впрочем, только для того, чтобы не умереть с голоду. Перед нашим заточением Доуви принесла нам несколько ваз с роскошными красными розами, присланными семьей Уайтли – видимо, послать розы для Розалинды показалось им уместным, что говорило о том, как мало они знали о нашей семье. Поскольку Белинды в доме не было, Доуви не видела ничего страшного в том, чтобы украсить нашу комнату милыми цветами с приятным ароматом, но как только мы заперлись в темноте, розы стали казаться нам черными, а не красными, и к тому же зловещими.

Мы выключили свет, зажгли свечи и несколько часов сидели, погруженные в пучину своего горя. Сказать нам было нечего – все, что было можно, мы уже сказали после ухода Эстер. Это была смерть-близнец, которая пришла к нам через девять месяцев после своей сестры – это казалось невероятным, но это произошло.