Вишневый омут. Хлеб - имя существительное

– Не Бога в том винить надобно, – зарокотал отец Леонид, недовольный, что его перебили, – а самих себя: плохо законы Божьи соблюдали. Человек должен непременно во что-то верить, и верить всею душой. Ведь и ты, сын мой, не безбожник. Только бог твой зовется по-иному – суть остается та же: держать человечество в нравственной узде. Преимущество вашей теории состоит в том, что она истинна, ибо опирается на материю, на земную плоть. Для нас же вы оставили крохотный островок в океане человеческой мысли, расплеснувшейся так широко и проникшей в такие глубины! Островок этот всегда находится на грани нынешних познаний. Ваша наука, в основе коей лежит материя, тем не менее утверждает, что мир бесконечен. А как, сын мой, сообразовать такое утверждение с той бесспорной истиной, что всякое материальное, а не духовное, тело имеет свои границы, свои начало и конец? И если мир материален – а именно так и утверждает ваша наука, – то может ли он быть бесконечен? Говорить о вечности и бесконечности – значит, сын мой, говорить нашими устами, устами священнослужителей. Вот он, наш островок!

Я не перебивал отца Леонида, и это прибавило ему уверенности. Он продолжал, и голос его рокотал ровно, размеренно, густея, становясь, как отцу Леониду, очевидно, самому казалось, весомее и убедительнее.

– Естественные и физические науки штурмуют наш островок. Однако он не исчезает, а лишь удаляется от тех, кто идет на его штурм. Юноша Гагарин поднялся в заоблачные выси, облетел земную твердь за каких-то восемьдесят минут. Ваша идеология могла торжествовать: нет в небесах никакого Бога, никаких ангелов, нет! Не видать! Но что означает сей дерзостный полет этого юноши и его товарищей? Всего лишь блошиный прыжок в масштабе вселенной! Так что, сын мой, наш островок еще долго будет неуязвим. Долго еще вам, вашим близким и далеким потомкам придется атаковать его, прежде чем он сдастся на милость победителей. Островок тот – это наш Ноев ковчег, на котором мы, служители культа, может быть, еще тысячи тысяч лет будем совершать свое плавание в человеческом океане, гонимые всюду, где побеждает ваша идеология, и все-таки не будучи изгоняемы вовсе.

– Не устарела ли оснастка вашего Ноева ковчега? – спросил я, улучив паузу в батюшкиной проповеди-исповеди. – Среди старух плавает он большей частью, ваш корабль. А старухи скоро помрут. Что тогда?

– Когда помрет ваша тетка Агафья, старухой станет ее дочь. А под старость человек начинает думать о смерти. Смерть, страшит каждого. И тогда-то в голову приходит сомнение: «А вдруг есть она, потусторонняя жизнь? Начну-ка я, старая, молиться, на всякий случай, замаливать грехи. Что мне стоит». И это все тот же островок, сын мой, все тот же Ноев ковчег. Попробуй потопи-ка его так скоро?

Отец Леонид победно сверкнул глазом, примолк – передохнуть, видно, захотелось. Через минуту продолжал, как бы размышляя вслух: