Високосный, 2008 год

– «Жалко, их не будет! Ну, ладно! Сами себя и наказали! А вот почему ты не ездишь на машине?».

– «Не царское это дело – работать, да ещё кучером!» – откровенничал перед глупышкой Платон.

– «Так им нужно было думать головой, а не её антиподом!» – на всякий случай ещё и успокоил он её.

– «Хоть задницей, а хоть боковинкой!» – радостно добавила она.

Так что Платон на этот раз сам аккуратно раскупорил шампанское, и сам же предложил тост за уходящий високосный год:

Чтоб Новый год достойно встретить,
И дать ему надёжный ход,
Коллеги, предлагаю выпить
За этот високосный год!

И коллеги вчетвером дружно проводили старый, високосный год.

Как-то незаметно, по инициативе всех трёх женщин, разговор перешёл на Гудина, в частности на его поведение в ресторане при пятничном его посещении, когда Платона за общим столом сменила Нона.

Женщины вспомнили, как Иван Гаврилович по их примеру заказал рыбу, и весь вечер завидовал Лёшке, заказавшему огромную жареную, фаршированную утку.

То он заискивал перед молодым сослуживцем, как бесполый щенок, бегающий вокруг кобеля и просящий хоть что-нибудь из объедков, периодически тонко тявкая:

– «Лёш, Лёш; Лёш, Лёш!».

А то он прикасался к большущей тарелке Алексея, якобы любуясь её красивой отделкой, даже делая ей комплименты.

Довольно быстро разделавшись с рыбой, он стал ещё яростнее алкать Лёшкиного угощения.

В конце концов, Иван Гаврилович весь покраснел от пустых потуг, его лоб покрыла испарина, и он, как голодный шакал, теперь перешёл в прямую, решительную атаку:

– «Лёшк! Ну, и жрать же ты горазд?!».

– «Как работаю, так и ем!» – сухо и философски заметил сын гения.

Однако, набив брюхо, он сжалился над Табаки, и отрезал ему от утки небольшого размера кусочек.

Так …, заморить червячка, вернее частично удовлетворить алчность шильника.

Нона добавила к портрету Гудина тот факт, что когда он без разрешения и всякого зазрения совести заходит к ней в кабинет, то всегда просит:

– «Нонк! Дай чего-нибудь пожрать!».

– «Жадный он очень!» – уточнила Надежда.

– «Я вообще им теперь брезгую!» – вновь вмешалась Нона.

– «Так это ведь общеизвестно! Как только женщина перестаёт заниматься сексом с конкретным мужчиной, она начинает им брезговать. А если вообще перестаёт…, то брезгует уже всеми мужчинами!» – опрометчиво вставил свою реплику Платон.

– «Ты что?! Какой там секс со стариком, тем более с таким? Я им брезгую, как человеком нечистоплотным, подлым и вообще… паршивым!» – достойно ответила, поначалу было обидевшаяся, Нона, тут же невольно вставив шпильку и Платону, но сразу смягчив от этого впечатление, при этом ещё и набивая себе цену:

– «Вот тобой я не брезгую! А очень даже наоборот!».

– «Да! Он очень комплексует, чтобы не быть последним! Это у него с детства! Он не понимает, что на финише положение всех людей одинаково – голые и неподвижные!» – не прореагировав на сладкие речи Ноны, не удержался от своей философской лепты и Платон.

Интеллигентная же Галина Александровна, согласившись со всеми по-поводу алчности, лицемерия и невоспитанности Гудина, добавила и своё наблюдение:

– «Он всё кичится, что долгое время работал в среде Ташкентской интеллигенции, а сам-то даже близко к ней не стоит по своему культурному уровню! А я ой как хорошо знаю интеллигентов из Ташкента!».

– «Так он туда ездил лишь деньгу зашибать на горе людей!» – добавила экспрессивная Нона Петровна.

Слушая женщин, Платон думал: Надо же! Не одному мне насолил перечник, старый! Все его ненавидят!

– «Платон! А ты расскажи анекдот про Гаврилыча!» – неожиданно обратилась Надежда к Платону, который сразу начал:

– «Надежда вошла в кабинет и спрашивает: