Високосный, 2008 год

Иван Гаврилович явился в свой офис с традиционным опозданием.

К Платону он никогда не заходил и не здоровался первым, считая это ниже своего короткого достоинства. Да и сейчас это было ему ни к чему.

Войдя к Надежде и Алексею, он сразу с места в карьер, тоже не здороваясь, начал о чём-то громко говорить, что-то обсуждать, не давая начальнице спросить его о причинах опоздания.

Но, несмотря на попытку отвлечь её от сути, Надежда оборвала опоздавшего хитреца и сделала ему не менее хитрое замечание.

– «Вы что-то сегодня сильно задержались?!» – то ли с иронией и лёгкой издёвкой, то ли заискивающе, спросила Надежда Сергеевна Ивана Гавриловича.

И когда Иван Гаврилович лишь сам, один, получил вполне ожидаемый нагоняй от Надежды Сергеевны, возмутился её несправедливостью, и попытался стрелку возмущения перевести на Платона:

– «Так Платон вот тоже опоздал! Чего ты его не ругаешь?».

– «Вы, что? С ума сошли! Он уже по работе уже в два места съездил!» – нарочно приврала Надежда для пущей убедительности.

– «Я смотрю, ты всё видишь со своим монокулярным зрением!» – добил фискала, проходящий мимо и слышавший это Платон.

Тогда нахалу стало нечем крыть, и он начал как-то неловко оправдываться перед начальницей, делая упор на специальном просмотре передачи Малахова.

– «Да Вы чо! Думаете, он будет каждый раз рекламировать наше масло? А я, чо? Сама не знаю об его свойствах?!» – возмутилась Надежда.

Тогда Гудин перевёл разговор на беспроигрышную для него тему – на своё шмотьё:

– «Посмотри лучше, какая у меня новая куртка!» – начал он, крутясь перед начальницей, как мальчишка на детском подиуме в Московском Доме моделей.

– «Да! Хорошая! Дорогая, поди?!» – согласилась Надежа несколько замять нудную тему, переключившись на более для себя выгодную.

Ибо, какая женщина устоит перед этим?

– «Извини меня, я её купил за три с половиной! А так она пять шестьсот стоит!» – гордо, и даже победоносно заявил завистнице барахольщик Иван Гаврилович, выходя в туалет и покурить.

Даже любимым занятием Ивана Гавриловича в выходной день была поездка с Галей за шмотьём. За ним он ездил, как на большой праздник.

Расстроенный, с сигаретой во рту, он писал прям на сиденье унитаза, мысленно ругаясь на весь мир, словно тот виноват в его поведении и неудачах:

Вот вам… за вами всеми поднимать тут ещё! – про себя злорадствовал писарчук.

Ведь вся его аккуратность начиналась в одежде, и тут же в ней она и заканчивалась.

А в остальном, в основном в работе, он был совершенно не аккуратен, тем более по отношению к чужим людям и вещам.

Воспользовавшись отсутствием Гудина, задумчивая Надежда поделилась с вошедшим к ней Платоном:

– «А у Ивана Гавриловича есть вкус! У него есть даже тяга к прекрасному!».

– «Конечно! Ведь не даром он у меня на днях красивый пакет сшиздил!» – согласился Платон.

Засмеявшаяся Надежда тут же возвратила разговор на давно наболевшее:

– «А как он возмутился замечанием по поводку опоздания! Да ещё тебя хотел этим замазать!» – нарочно проговорилась женщина, пытаясь хоть этим заработать себе баллы уважения у этого своего сотрудника.

– «Когда говно очень старое, сухое, и даже пересохшее, оно имеет свойство к самовозгоранию!» – неожиданно высказался Платон о Гаврилыче.

А тем временем Гудин с сигаретой в зубных протезах продефилировал по коридору на улицу.

Обычно сразу выходя из офиса в коридоре, Гаврилыч начинал щёлкать зажигалкой, при этом уже дымя в коридоре и вестибюле, задерживаясь перед выходом на улицу, нарочно заговаривая с вахтёршами. Поэтому вонь от него чувствовалась всеми. Она даже проникала через две закрытые двери к Платону. Но Гудину было плевать на всех.

Он же был культурный, интеллигентный, научный работник.

Как он сам говорил:

– «Я же работаю в Акадэмическом Институте!».

И он не смог молча пройти мимо некурящей вахтёрши Татьяны Викторовны. Заговорил с нею о погоде на улице, о своей несчастной доли курильщика.

Из всех четырёх вахтёрш Иван Гаврилович курил только с Татьяной Васильевной. Две вахтёрши вообще не курили, а одна, Галина Александровна, курила не с ним.

Тут же он решил внести свежую струю в тривиальный разговор, и вспомнил слова из известной советской песни. Но что-то опять у старца не сложилось, вернее не спелось.