Високосный, 2008 год

Первым сообразил Алексей, злорадно предвкушая интересное продолжение, и не ошибся в своих ожиданиях:

– «А Иван Гаврилович, на чьём месте едет?!».

– «На своём…».

– «А-а, всякого ЧМО!» – добавил Платон на недоумённый взгляд Алексея.

Тут же, защищая себя, встрял старец.

С пеной у рта он проговорился, что часто ездит с Галей, а ещё чаще с Алексеем. И всегда сидит, как почётный гость, справа от водителя.

– «Ванёк! А ты, оказывается, любишь кататься на бибике? Из дома на дачу тебя Галя возит, а на работе – вон, смотрю, Лёшка!» – не унимался Платон.

А утром он случайно встретил Гудина на трамвайной остановке. Платон тут же сделал вид, что не видит Гаврилыча, ибо почти психолог понимал, что ничего хорошего их встреча не сулит, что ничего умного тот не скажет, а только лишь опять какую-нибудь херню! Нет у человека совести и стеснения! А ведь оно свойственно любому совестливому человеку, но в основном, самоеду.

Стеснения тоже разные бывают. Бывают стеснения раболепия, а бывают стеснения великолепия.

Вон, как у кошек? Его кошка Соня мяукала гортанным голосом.

Вообще, у неё конечно судьба была тоже незавидная. Она родилась какая-то дефективная. Долго не ходила, а только ползала, лежала толстым, белым комочком. Ксения оставила её жить только из-за того, что та была белая. Кошка медленно росла. Была долго маленькой, из-за чего все дети на даче очень любили её, и приходили кричать:

– «Дядя Платон! А нам можно Сонечку взять поиграть?!».

И та выросла общительная. Любила играть с детьми, и не только. Но в тоже время она долго вредничала – ходила по-маленькому не в лотки, а прямо на пол, на линолеум. И как её не учили, как не били, мучится пришлось долго. Её даже дважды отдавали в семьи школьных товарищей Иннокентия, но ту вскоре возвращали обратно, как необучаемую.

В конце концов, она вернулась домой и лишь со временем, после многих наказаний, всё-таки поняла, что от неё требуют, и научилась ходить в лоток. Более того, делала это так, чтобы хозяева видели это и похвалили её. После этого у Сони прекратились все проблемы. Поэтому в долгих и мучительных попытках понять, что от неё хотят люди, она стала умнее и сообразительнее других кошек, быстрее считающей, но осторожней собратьев, не доверяющей людям.

В дальнейшем у неё проявилась черта любимой кошки в доме. Она считала себя самой главной и соответственно вела себя так.

Особенно в то время мочевые проказы Сони доставали Ксению. Она хоть и любила Соньку, но вынуждена была всё время наказывать её, просто бить, причём иногда даже нещадно.

С малолетства Соня считала себя королевой, и самой главной в семье из всех кошек. Когда она подросла и набралась сил и умений, то стала строить своих собратьев. Поначалу больше всех доставалось их общей матери Юле, к которой остальные кошки относились с почтением. А после её смерти главным предметом её нападок стала теперь самая старшая Муся. И только с Тишкой они были «не разлей вода», постоянно играли вместе, причём Соня перенимала у него повадки котов, забираясь на брата сверху и терзая его, как кот кошку. И ещё Соня была олицетворением золотой осени. Ведь Платон недаром назвал её так – в честь рождения в сентябре 2005 года.

Первая половина ноября выдалась рекордно сухой, солнечной и тёплой. Платон поначалу даже пожалел, что уже завершил дачный сезон. Но у него были и другие дела, и не только в гараже, но и дома. Однако их выполнение неожиданно прервалось как всегда короткой болезнью: начавшийся фарингит, вскоре подкрепился и ОРВИ с температурой. Но уже через двое суток интенсивного лечения Платон снова был работоспособен.

Ноябрь завершался спокойной обыденностью. В последние его выходные Платону удалось отремонтировать старый замок в гараже, подготовить машину к зимовке, и модернизировать освещение на кухне, прикрепив к днищам стенных шкафов локальные светильники.

И осень закончилась. За окном периодически стал появляться снег.

Глава 7. Один день из жизни Ивана Гавриловича.

Поутру Галя лягнула Ивана пяткой в опавшую ягодицу.

– «Вставай! Будильник давно уже прозвенел! – взяла она сразу высокую ноту.

Тот высунул из-под одеяла испуганное лицо, и одним глазом оглядел ближайшие окрестности. Врагов поблизости не было.

– «Опять ты меня обижаешь!» – возопил старец.

– «Да, ладно, тебе! Поласкать уж нельзя!» – обиделась было на Ивана Гавриловича его сожительница Галина, сдёргивая с него одеяло, и разглядывая, вспотевшее под ним худое, костлявое, почти, как у Кощея Бессмертного, давно надоевшее ей тело.

– «Я же всё-таки муж тебе!» – попытался поднять свой статус, хотя бы сейчас, в утренней постели, Гудин.