Вист: Аластор 1716

— Не преувеличивай! — обронила Скорлетта. По-видимому, она не одобряла фантазии дочери.

Под ними проносились, угрожающе быстро приближаясь и исчезая под мостом, неподвижные аррабины, люди всех возрастов с безмятежно-расслабленными лицами — такими, будто каждый прогуливался в одиночку, погруженный в размышления. Время от времени то одно, то другое лицо поднимало глаза к площадке, где стояли зеваки, но, как правило, стремнина голов мчалась, ни на что не обращая внимания.

Эстебан проявлял признаки нетерпения. Хлопнув ладонями по перилам, он выпрямился и многозначительно взглянул на небо:

— Пожалуй, пойду. Меня ждет Эстер — мы договорились.

Скорлетта блеснула черными глазами:

— Некуда тебе торопиться.

— И все-таки...

— Какой дорогой ты отправишься?

— Какой? По магистрали, как еще?

— Ну и поедем вместе, сойдешь у общаги Эстер. Насколько я помню, она живет в районе Тессеракта.

С достоинством сдерживая раздражение, Эстебан коротко кивнул:

— В таком случае пора идти.

Спустившись по дугообразному переходу к широкой платформе-обочине, они вступили на полотно и смешались с толпой, несущейся на запад. По мере того, как Джантифф протискивался вслед за спутниками ближе к скоростной средней части магистрали, он обнаружил необычный эффект. Оборачиваясь направо, он видел лица, поспешно удалявшиеся вспять и сливавшиеся с отстающей толпой. Повернувшись налево, он замечал шеренги лиц, появлявшиеся словно ниоткуда и стремительно надвигавшиеся. По какой-то непонятной причине одновременное восприятие противоположных ускорений вызывало растерянность, даже испуг. У Джантиффа закружилась голова. Он поднял глаза к плывущим мимо разноцветным многоквартирным блокам — розовым, бежевым, шоколадным, канареечно-желтым, блекло-красным, оранжевым, малиновым, зеленым всевозможных тонов: цвета залежавшегося мха, зеленовато-белесым с прожилками светло-зеленого, трупного сине-зеленого оттенка, зеленовато-черным. Каждый цвет громко заявлял о себе, озаренный ясными лучами Двона.

Джантифф увлекся многообразием оттенков. Окраска блока, несомненно, оказывала символическое влияние на жильцов. Персиковый тон с размытыми водянисто-рыжеватыми пятнами: кто и почему выбрал именно эту краску? Какие правила или традиции при этом соблюдались? Ярко-белый с сиреневым отливом, голубой, ядовито-зеленый — типовые корпуса тянулись к горизонту веером верениц, причем каждый цвет, несомненно, что-то означал, был чем-то дорог тем, кто к нему привык... Танзель тянула его за рукав. Джантифф обернулся и заметил справа фигуру Эстебана, торопливо лавировавшую, уже исчезавшую в толпе. Девочка хмуро пояснила:

— Он забыл о важной встрече, а теперь вспомнил и попросил за него извиниться.

Мимо с ловкостью ртутной капли проскользнула багровая от злости Скорлетта:

— Неотложное дело! До скорого! — Она тут же пропала в лабиринте человеческих тел.

Джантифф, оставшийся наедине с девочкой, спросил в полной растерянности:

— Куда они убежали?

— Не знаю. Поехали дальше! Хочу без конца кататься на полотне!

— По-моему, лучше вернуться. Ты знаешь, как проехать к Розовой ночлежке?

— Проще простого! Перейди на магистраль Диссельберга — потом останется чуть-чуть проехать по 112-й латерали.

— Показывай дорогу. На сегодня с меня хватит. Странно, что Эстебан и Скорлетта внезапно решили нас тут оставить!

— Свинство, — согласилась Танзель. — Но я привыкла к свинству... Хорошо. Если хочешь вернуться, сойдем на следующем развороте.

Пока они ехали, Джантифф интересовался жизнью Танзели, с его точки зрения вполне заслуживавшей внимания. Он спросил, в частности, нравится ли ей учиться в школе.

Танзель пожала плечами:

— Если бы я не училась, пришлось бы тухтеть. Так что я хожу на уроки чтения, счета и онтологии. В следующем году нас будут учить динамике общения, это гораздо забавнее. Будут показывать, как драматизировать обыденность общепринятыми выражениями. А ты ходил в школу?

— Ходил, конечно — шестнадцать бесконечных лет!

— И чему ты научился?

— Чему только нас не учили! Всего не припомнишь.

— А потом тебя послали тухтеть?

— Нет, еще нет. Я еще толком не понял, чем хочу заниматься.

— Похоже, на твоей планете эгализм еще не победил.

— Не в такой степени, как у вас. У нас каждый работает гораздо больше, но почти каждому нравится то, что он делает.

— А тебе не нравится.

Джантифф смущенно рассмеялся:

— Я не боюсь тяжелой работы, но еще не представляю себе, как за это взяться. Вот моя сестра, Ферфана, вырезает орнаменты и скульптурные рельефы на причальных сваях. Наверное и я займусь чем-нибудь в этом роде.

Танзель кивнула:

— Как-нибудь мы еще потреплемся. Вот уже детский дом, мне сходить. Розовая ночлежка скоро, с левой стороны. Ну, пока.

Джантифф остался один в толпе. Действительно, вдали показалась обшарпанная Розовая ночлежка — как ни удивительно, ему надлежало теперь считать ее своим домом.

Войдя в общежитие, Джантифф поднялся в лифте на 19-й этаж и быстро прошел по коридору к своей квартире. Отворив раздвижную дверь, он вежливо позвал:

— Это Джантифф! Я вернулся!