Вист: Аластор 1716

Ответа не было — квартира пустовала. Джантифф зашел, задвинул за собой дверь. Некоторое время он стоял посреди гостиной, не зная, чем заняться. До ужина оставалось два часа. Опять всячина, смолокно и студель! Джантифф поморщился. Его внимание привлекли подвешенные к потолку шары из цветной бумаги и проволоки. Он рассмотрел их поближе: зачем эти шары? Маслянистая полупрозрачная зеленая бумага и проволока были явно «свистнуты» с какого-то предприятия. Возможно, Скорлетта просто хотела украсить квартиру веселыми подвесками. «Если так, — подумал Джантифф, — ее поделки трудно назвать удачными или даже просто аккуратными».[16] Что ж, постольку, поскольку они развлекали Скорлетту, он не собирался совать нос в чужие дела.

Джантифф заглянул в спальню, оценивающе присматриваясь к двум койкам и неубедительно разделявшей их пластиковой шторе. Что сказала бы его мать? Несомненно, ее не порадовала бы такая близость между ее сыном и случайной сожительницей. Что ж, поэтому он и уехал — знакомиться с обычаями других планет. Хотя, по правде говоря, если уж близость неизбежна, он предпочел бы делить спальню с молодой женщиной (как ее звали — Кедида?), обратившей на него внимание в столовой.

Джантифф решил распаковать пожитки, подошел к стенному шкафу, где оставил сумку — и застыл. Сердце его упало: кто-то сломал замок на сумке, оставив открытым откидной верх. Джантифф нагнулся, порылся. Немногочисленные предметы одежды никто не тронул, но «парадные» ботинки из дорогого серого лантиля исчезли. Исчезли также все его пигменты и палитра, камера и диктофон, а также дюжина мелочей. Джантифф медленно вернулся в гостиную и опустился на диван.

Уже через несколько минут в квартиру зашла Скорлетта — насколько мог судить Джантифф, в исключительно дурном настроении: черные глаза сверкали, сжатые губы превратились в бескровную черту. Голосом, срывающимся от напряжения, она проговорила:

— Ты здесь давно?

— Пять-десять минут.

— Латераль Киндергоффа перекрыли ремонтники-подрядчики, — пожаловалась Скорлетта. — Пришлось топать полтора километра.

— Пока мы гуляли, кто-то взломал замок на моей сумке и стащил почти все мои вещи.

Услышав эту новость, Скорлетта едва не вышла из себя.

— А чего ты ожидал? — воскликнула она неприятно-резким тоном. — Ты в стране всеобщего равноправия! Почему у тебя должно быть больше, чем у других?

— А почему у вора должно быть больше, чем у меня? — сухо поинтересовался Джантифф. — Теперь это он нарушает принцип равноправия.

— Ты не ребенок. Учись сам справляться со своими проблемами, — подвела итог Скорлетта и промаршировала в спальню.

Через несколько дней Джантифф отправил родным письмо:

«Дорогие мама, папа и сестры!

Я устроился, пожалуй, в самой удивительной стране Скопления — в Аррабусе на планете Вист. Меня прописали в двухкомнатной квартире. Соседка — женщина довольно приятной наружности, убежденная эгалистка. В частности, она не одобряет мой образ мыслей и мои привычки. Но ведет себя прилично и даже кое в чем мне помогает. Ее зовут Скорлетта. Вам может показаться необычным, что меня поселили в одной квартире с незнакомой женщиной, но на самом деле все очень просто. В эгалистическом обществе разнице полов не придают значения. Любой человек считается равным любому другому во всех отношениях. Подчеркивание половых признаков здесь осуждают и называют «сексуализацией». Например, если девушка выгодно демонстрирует преимущества своей фигуры, ее обзывают «сексуалисткой», а ее манеру одеваться считают серьезным проступком.

Квартиры первоначально предназначались для женатых пар или друзей одного пола, не возражающих против совместного проживания, но этот принцип отвергли как «пережиток сексуализма», и теперь людей прописывают случайно, по жребию, хотя нередки последующие обмены по предпочтению.