Висталь (том 1)

Я уделю время всякому, кто нуждается в этом сын мой, независимо от того, живёт ли он по соседству, или приехал с другого края земли-матушки, независимо от рода занятий и вероисповедания. Что беспокоит тебя?

Позвольте начать без всяких предисловий. Святой отец, я давно живу на этом свете и многое познал. Моя юность проходила в любви и радостях, печалях и грёзах, – в общем, ничего особенного. Мне очень близко то мироощущение, которым обладает большинство людей, каждый из которых родился и вырос в этом мире. Где всё и вся становится действительным лишь тогда, когда обретает свою предметность, со своими чёткими границами и параметрами. Где всякая самая идеальная, самая тонкая вещь, почти бестелесная сущность, чтобы обрести важность для нашего сердца, должна непременно стать системой. Где всякая мысль, чтобы иметь должное к себе отношение, непременно должна прикрепиться к какой-либо сложившейся и устоявшейся философеме, либо сама облачиться в доктрину. Где всякое мнение, чтобы стать по-настоящему весомым, должно непременно обернуться в красочный, вышитый золотом балдахин, словно невидимка в халат. И где даже самая эфемерная и по природе своей бесформенная астральная субстанция, чтобы найти своё место в этом мире, должна непременно приобрести определённую форму, найти своё воплощение, и стать ощущаемой всеми рецепторами человеческого органоида, а попросту сказать должна обрести власть над ним. В данный момент я имею в виду исторически устоявшуюся парадигму, что в этом мире всякая Вера должна принадлежать какой-нибудь доктрине, вероучению, или конфессии. Но как только Вера обретает эту доктрину, она растворяется в этой системе, превращаясь лишь в атрибут, – некий рудимент сознания, отдаваясь на волю самой системности, и тем самым теряя свою искомую первородность. Но в противном случае её перестают замечать и воспринимать как нечто действительное. Здесь всякая Вера должна быть воплощена в «стадный политес» со своей иерархией, где всё определяется внутренними правилами распорядка системы, превращая отдельных свободных личностей в послушников, а их существование в лагерь. И чем в своей сути такой лагерь отличается от «лагеря-государства», или даже от «лагеря для заключённых»? С моей точки зрения лишь грубыми в одном случае, смешанными во втором, и относительно тонкими – в третьем, методами воздействия доминантных властвующих адептов, на свою паству. А по сути, во всех случаях порабощения доминирующей доктриной сложенного и выверенного порядка, блюдущего интересы прежде всего самой системы, подавляя, всегда необходимо, свободные интересы личностей. И где сам механизм, к какой «лагерной системе» он бы не принадлежал, в сути своей мало чем отличается от последнего.

Да. «Лагерь-государство» и «лагерь для заключённых», при близком рассмотрении, вызывают отвращение своими явными признаками подавления и угнетения, своими неприкрытыми ничем методами воздействия доминирующей касты. Религиозная же доктрина, такая, к примеру, как Ислам, или Христианство, на первый взгляд не имеет к этому никакого отношения. Но это только на первый взгляд. Система, какой бы она не была, какие формы бы не приобретала, какой идеей бы не руководствовалась, в своей сакральной сути имеет общий для всех систем в этом мире, механистический принцип. Её природа такова, что в ней всегда превалируют интересы большинства, интересы системного порядка, над интересами отдельной личности. И каким бы ни казалось благонамеренным рабство, во что оно бы не воплощалось, в какой области оно бы не существовало, какими высокими принципами не прикрывалось, какие бы изысканные завуалированные идеи оно не приобретало, остаётся всё же, тем же рабством. И его нельзя оправдать никакой изысканностью и тонкостью, и тем более никакой благонамеренностью. При всей своей гуманистической пропаганде, выступающей в доктринах и принципах религиозного архиполитеса, убеждающей всех в праведности, добре, благонамеренности и божественной необходимости этой системы, с её утончённой завуалированной диктатурой, уверяющей каждого своего пленника в его собственной свободной воле, её цель всегда остаётся в области «создания и укрощения стада», приведения его в порядок, обеспечивающий самой системе, – власть. Власть возвышенного сверхтонкого политеса. Власть, обещающая укрепление и продолжительное будущее и процветание самой системе. Её глубоко скрытая цель, гнездится в латентных мотивах этой власти, – власти доминирующего порядка большинства и её адептов, – власти системы над личностью.