Висталь. Том 2

Вы меня смутили… Разве можно говорить такие вещи в глаза, ведь ваши слова опошляют сказанное, ибо сразу отдают блеском лести. Если бы вы меня знали чуть лучше, у вас бы и мысли не возникло в льстивости или преднамеренной лжи в моём сердце. Такие как вы – авангард человечества, но без этого человечества вы никто. Ибо пастух без стада уже не пастух, а слоняющийся по полю бездельник. Самодостаточный учёный только кажется самодостаточным. Его мысли должны непременно отражаться от чего-то, в противном случае они пропадут в бездне, как пропадает луч света, улетающий в бескрайний космос, и не находящий на своём пути препятствия, от которого он мог бы отразиться. И любовь, как бы нам не казалось обратное, не живёт в сердце без отражения. И засыхает, словно стебель без воды и солнца. Но найдя объект отражения, расцветает словно лотос, поражая своей красотой и божественной силой.

Чем больше вокруг пустыни, тем меньше её внутри. У человека нет никаких иных оснований для сравнения, кроме тех, что предлагает ему судьба. И он не знает на самом деле, что хорошо, а что плохо, пока для того не возникнет прецедент, и ему не представится возможность для сравнения. Только будучи достаточное время в пустыне, каждый может найти здесь себя. И встретившись с самим собой, обрести то сокровенное, что спрятано за семью печатями, и не достижимо в обыденной жизни.

То, что горизонт невозможно перешагнуть, есть Величайшая метафора жизни. Недосягаемость жизненных перспектив, невозможность достижения целей, и есть сама эта жизнь. Добраться до полюса, где никогда не было человека, конечно величайшая задача. Но она такая же иллюзия, как и всякая иная, коими наполнена жизнь всякого обывателя, и лишь масштаб определяет величие и ценность этой цели. Но масштаб – вещь относительная, и убеждённость в том, что именно эта задача является главнейшей из всех задач, ставившихся пред собой человеком, является лишь убеждённостью направленного на определённые вектора сознания, разума. Всякий убеждает себя в том, что именно его ремесло является главным и приоритетным из всех. В этом смысле гончар ничем не отличается от политика, художник от учёного, а бродяга от философа. В своих убеждениях каждый из них непоколебим, и знает точно, что человеку надо.

Я достигну своей цели, что бы это мне не стоило! – Так говорит одержимость. И человек, словно раб, вынужден подчиняться этой надменной и горделивой Стихее. И самая Великая, самая горделивая и надменная из всех, зовётся Истиной. Как некогда продекларировал в своей песне: «Туда, где голую святыню, не прячет истины гордыня…» Он хочет быть рабом Великой цели, и быть причастным к самой, на его взгляд благородной задаче. Не растратить свою жизнь, свою единственную жизнь – впустую. Не быть похороненным в неизвестной могиле, заросшей на века бурьяном. Не пропасть в отвале истории, где миллиарды душ свалены и забыты. Так стегает тебя собственный дух «плетью тщеславия», и обжигает «холодным пледом жалости» к себе самому. И стимулируемый этими архаическими инстинктами, он бежит по жизни словно мул, нагруженный подчас неподъёмными «тюками-намерениями».

Кто на самом деле живёт более счастливой жизнью, учёный-исследователь, или какой-нибудь бармен из «Золотого якоря»? Вопрос на самом деле не столь очевиден, как это может показаться на первый взгляд. Ибо, не имея в душе возможностей, а значит и стремлений к определённому ремеслу, для человека не будет и поводов ни для радостей, ни для сожалений на этом поприще. Только собственная развившаяся в душе стезя, приносит счастье, как и горе, своему хозяину. Предвосхищение рождается только в связи с возникающими возможностями. И разочарование или чувство победы, всегда зависимы от этого предвосхищения. Если ты не мечтаешь о чём-либо, то тебе не грозит и разочарование. Ели же в твоём сердце родилась и развилась Великая мечта, достижение которой требует сил и времени, то только такая мечта, способна принести тебе настоящее счастье. Но ты должен понимать, что на самом деле «счастье землеройки», нисколько не меньше «счастья космонавта». И только с высоты относительного более сложного самочувствия космонавта, «счастье землеройки» кажется низменным и таким маленьким и незначительным. С точки же зрения «землеройки», её счастье самое надёжное и значительное. Ибо простота этого счастья, меньше зависит от проведения, и имеет меньше шансов на упразднение какой-нибудь роковой случайностью.

Кто на самом деле проживал более достойную жизнь, Эдмунд Хиллари, с его другом и партнёром Тенцингом Норгеем, или человек, всю жизнь незаметно и планомерно спасающий людей, работая доктором в провинциальной больнице, и пишущий на досуге Великие произведения литературы? Ответ так же не очевиден. Ибо всякое ремесло, всякое стремление, имеет собственные масштабы только в сравнении и в соответствии с тем, чаще всего глубоко надуманным резонансом, коим окружена всякая громкая цель, после её достижения.