Если мерить масштабами трудового социума, то и в коммерческом обществе, как и на раннем этапе мануфактур при капитализме, когда конкуренция и погоня за доходами еще определяли физиономию экономической жизни, всё еще господствуют оценки, коренящиеся в мире и образе мысли homo faber’a. Ибо когда homo faber выходит из своей изоляции, он естественным образом не чувствует притяжение никаких профессий так, как профессий купца и торговца; в конце концов, первоначально ведь его собственные продукты появляются как меновые стоимости и товары на рынке. Такого рода рынок существует независимо от того, существует ли в социуме класс, производящий исключительно для рынка; всякий предмет употребления может служить также и как объект обмена, и он становится товаром в исключительном смысле лишь тогда, когда предметы вообще производятся только как товары. В переходе от изолированной изготовляющей деятельности, также и продающей изготовленную продукцию, к фабричному производству, работающему только на рынок, качество готового фабриката правда уже меняется; если раньше потребительная стоимость соответствующего предмета определяла его меновую стоимость, то теперь наоборот стоимость предмета определяется прежде всего ценой, получаемой им в качестве товара; но это изменение постепенно и не радикально. Долговечность, от которой только и зависит, может ли вещь в своей вещности пребывать в мире, остается высшим критерием качества, даже если речь прежде всего идет не о том что предмет годен для употребления, а о возможности «хранить его впрок» для целей обмена[234]
.Это изменение предмета выражается в привычном различении между потребительной и меновой стоимостями, относящимися одна к другой как производитель и фабрикант к купцу и торговцу. Насколько homo faber создает предметы потребления, он производит их не только в частной сфере своей изоляции, он изготовляет и вещи, предназначенные для по сути частного же употребления и вообще выходящие из частной сферы лишь когда они публично появляются на рынке в качестве товаров. Часто замечалось, и к сожалению так же часто снова забывалось, что «ценность» возникает из «складывающегося у человека представления о соотношении между обладанием одной вещью и обладанием другой»[235]
так что стоимость никогда не может быть ничем другим кроме меновой стоимости[236]. Ибо только на рынке, где всё что угодно можно обменять на что-то другое, предметы – продукция ли они труда или создания, употребительные вещи или товары потребления, удовлетворяют ли они жизненным нуждам или призваны служить высшим потребностям – могут вообще стать такой вещью как стоимость. Их стоимость существует лишь в «представлении» других, насколько оно может найти себе публичное выражение в качестве ценностного суждения, для чего опять же нужна публичная сфера, где вещи выступают как товары. Ни работа или создание, ни капитал или прибыль, ни отборнейший материал не способны сами от себя наделять стоимостью; стоимость складывается лишь в пространстве публичности, где предмет появляется, может вступить в отношение к другим предметам и быть оценен путем сравнения. Ценность есть свойство, которое не может принадлежать или доставаться никакому предмету внутри частной сферы, но автоматически прирастает к нему, едва он входит в публичность. Эта «рыночная стоимость» не имеет, как настойчиво подчеркивает Локк, ни малейшего отношения к «intrinsick natural worth of anything»[237], т. e. к объективному присущему ему качеству, «независимому от воли отдельного покупателя или продавца; являющемуся скорее чем-то таким, что присуще самой вещи, нравится это кому или не нравится, и что каждый обязан признать»[238]. Имманентное предмету качество может измениться лишь с изменением самого предмета – как качество стола разрушается, если отломить у него одну из его ножек, – тогда как «рыночная стоимость» товара меняется сразу же «изменением соотношения, существующего между этим товаром и каким-то другим»[239].Иными словами, в отличие от вещей или поступков, от представлений или идей стоимости никогда не бывают произведением какой-то специальной, человеческой деятельности, но возникают всегда, когда продукция, всё равно какого рода, включается в постоянно меняющиеся отношения обмена, существующего между членами общества. Что стоимости могут иметь «лишь относительное выражение» и никто, «рассмотренный изолированно», не может создавать стоимости или производить товары, Маркс знал еще очень хорошо; и, он мог бы добавить, никто, «рассмотренный изолированно», ими не интересуется; лишь в «определенной социальной взаимосвязи» продукты – предметы, равно как идеи или идеалы – вообще могут стать «стоимостями»[240]
.