Сашка с мамой выбрались из здания вокзала, вышли на перрон и уселись на скамейке. Ночь стояла теплая с прохладным ветерком, с запахом травы и влаги – осенняя и одновременно летняя ночь.
– Как же ты вернешься домой? Так поздно?
– Здесь полно машин ездят туда-сюда, – сказала Сашка как можно увереннее.
– Наверное, дорого…
– Да ничего, нормально. Не волнуйся за меня, я уже большая!
И Сашка попыталась улыбнуться.
Ее трясло, и она пыталась скрыть дрожь. Страх не желал отступать; все обошлось, твердила мама через каждые десять минут, но телефон был здесь, на шее, и на дисплее медленно поворачивался стилизованный глобус.
Страх, нависший над миром. «Невозможно ведь жить в мире, где вы есть! – Невозможно жить в мире, где меня нет… Хотя смириться со мной трудно, я понимаю».
Звенели сверчки.
Прокатил товарняк, заглушая все на свете, но, как только грохот стих – сверчки зазвучали снова.
– Ты была права, – сказала мама. – Я им нужна… Ты как воду смотрела. «Мало ли что может без тебя случиться»…
Сашка потупилась:
– Получилось, будто я накликала.
– Ерунда.
– Но ведь все обошлось? – Сашка нервно потрогала телефон на шее.
– Все обошлось.
До поезда оставалось сорок минут. Мама говорила короткими повествовательными предложениями:
– Очень милый город. Я не ожидала, он такой древний. Странно, что никто толком не знает о Торпе. Хотя здесь есть экскурсионное бюро. Я видела, здесь есть бюро, в киоске продаются видовые фотографии…
Пришла электричка. Открыла двери; вышли женщины с большими клетчатыми сумками, вошел старичок с зачехленной косой. Электричка тронулась и растаяла в темноте.
Переключился семафор.
В темноте обозначились три ярких фонаря – поезд подходил к станции.
– Мамочка, – шепотом сказала Сашка. – Не оставляй их надолго. Вообще, не оставляй их одних. Будь с ними, я не пропаду. Я… приеду на каникулы.
Поезд остановился. Заскрежетали замки, одна за другой открылись двери, проводники вышли на перрон, отгоняя вглубь любопытных пассажиров:
– Пять минут стоянка! Только пять минут, не выходите с детьми! Не уходите далеко!
Дядечка в спортивных штанах и в майке огляделся, глубоко вдохнул полной грудью, пробормотал «Какой воздух!» и тут же закурил.
Мама протянула билет толстой проводнице в форменном костюме. Та кивнула:
– Проходите… Пятнадцатое место.
Сашка вошла вместе с мамой. На минуту окунулась в запах, в жизнь, в неприкаянность вагона – только на этот раз поезд был чужой, проходящий, этот призрачный быт сейчас понесется дальше, а Сашка останется…
Они снова вышли на перрон. Остановились, будто не зная, что еще сказать.
– Через минуту отправляемся, – поторопила проводница. – Займите места.
Тогда Сашка обхватила мамину шею, как в детстве:
– Мамочка, я тебя очень-очень люблю.
Проклятый розовый телефон, очутившись между ними, впился Сашке в грудь.
– Поезд отправляется! Эй, заходите в вагон!
Они не разнимали рук. Не могли разжать.
– Женщина! Поезд уходит!
– Я тебя люблю, – шептала Сашка, захлебываясь слезами. – Я тебя люблю… До свидания!
Поезд тронулся. Сашка побежала рядом, маша рукой, и ей очень долго удавалось не отставать. Мама махала рукой из открытого окна в коридоре, Сашка видела ее развевающиеся на ветру волосы… Поезд шел все быстрее, Сашка поднажала, мама, сильно высунувшись из окна, махала ей и махала, и крикнула: «До свидания!»
Но тут закончился перрон.
Окна уходящего поезда слились – вместе с лицами. Оборвался грохот, сменился удаляющимся шумом. Сашка провожала поезд глазами, пока не погасли последние огни.
Тогда она подошла, переступая гудящими ногами, и села на рельсы.
– Саша?
Высоко в небе светила луна. Над Сашкой стоял Фарит Коженников.
– Поздно. Завтра занятия. Идем?
– Пожалуйста, Фарит… Не трогайте меня.
– Возьми себя в руки. До города как-то надо добраться, стоит глухая ночь, холодно. Идем.
Он говорил так спокойно и повелительно, что Сашка не смогла сопротивляться. Поднялась и побрела за ним, подволакивая ноги. Каблуки на туфлях разбились, набойки отлетели. Выбросить можно туфли. Ну и шут с ними.
Коженников открыл перед ней дверцу белого «Ниссана». Сашка привычно съежилась на сидении.
– Не замерзла?
– Зачем, Фарит? Я что-то сделала не так? Что-то нарушила? За что?!
– Ты не смогла самостоятельно решить проблему. Согласен, твоей вины тут нет. Или почти нет. Но ведь и ребенок не глотал таблетки, а только играл… Это всего лишь страх, Саша. Генерал-страх. Император-страх, формирующий реальность… Пристегнись.
Машина выкатилась на трассу – справа и слева стеной стоял лес. Дорожные знаки вспыхивали в свете фар и уносились назад – размазанные пятна белого огня.
– Страх – проекция опасности, истинной или мнимой. То, что ты носишь на шее – фантомный страх, привычный… знаешь, как привычный вывих. Ничего не случилось. Но ты веришь в беду, и потому ты пережила эти минуты, как настоящую трагедию.
– Вы научили меня бояться, – Сашка сжала пальцы на телефоне.
– Нет. Ты умела это и без меня. Это все умеют. Я просто направил твой страх, как стрелу – в цель.
– И вы достигли цели?
– Да.