Vita Nostra

Сашка повернула голову. Коженников смотрел на дорогу, стрелка на спидометре подбиралась к ста двадцати.

– Эти первокурсники, – медленно сказала Сашка. – Вы их как-то отбираете?

– Да.

– И сейчас где-то живут школьники… или солдаты… или студенты… чей страх вы направляете в цель? Которые выполняют ваши задания, собирают монеты…

– Да.

– И вам их не жалко?

– Нет. Это Слова, они должны реализовать свое предназначение.

– А другие люди? Они…

– Разные. Предлоги, союзы, междометия… грязные ругательства, – Коженников улыбнулся. – На каждом человеке лежит тень слова, но только Слово целиком, четко впечатанное в ткань материального мира, способно вернуться к своим истокам, дорасти от бледной проекции до подлинника.

– И орудие для этого – страх?

– Саша, – Коженников сбросил скорость на повороте. – Ты давно уже учишься не потому, что тебя заставляют, а потому, что тебе интересно. Ты распробовала этот мед. Быть Словом – ты понимаешь, что это значит?

Сашка молчала до самой Торпы; наконец, под колесами загремели булыжники Сакко и Ванцетти. Машина остановилась у крыльца с каменными львами. Горели фонари, ни одно окно не светилось.

– Спасибо, – сказала Сашка чужим голосом. – До свидания.

И открыла дверцу.

– Саша?

Она замерла.

– Отдай мне телефон.

Сашка обернулась. В очках Коженникова отражался фонарь, оттого казалось, что на Сашку смотрят в упор два горящих белых глаза.

Путаясь, она стянула с шеи розовый шнурок. Коженников взвесил телефон в руке:

– Ты понимаешь, что значит быть Словом? Глаголом в повелительном наклонении? Ты знаешь, что это такое?

Сашка молчала, лишившись речи.

– Хорошо, – Коженников небрежно уронил мобилку в «бардачок». – Спокойной ночи, Саша.

И уехал.

* * *

– Егор, можно тебя на минуту?

В столовой галдели и звенели посудой. Разносили горячий борщ, в котором плавали, как белые запятые, островки сметаны. Сашка дождалась, пока Егор закончит обедать; когда он в толпе однокурсников зашагал к двери, на ходу вытаскивая сигареты, она обнаружилась на его пути естественно и непреклонно.

– Я сейчас, – сказал Егор однокурсникам.

Они поднялись в холл. У копыт бронзового жеребца рядком сидели первокурсники. Сашка увлекла Егора дальше – в глубокую оконную нишу.

– Такое дело… У тебя проблемы с практической специальностью?

– Не сказал бы… То есть, конечно, идет туго, но у всех так.

– Что у всех – меня не интересует, – сказала Сашка жестко. – Ты – глагол в сослагательном наклонении, у тебя есть особенность. Если ты не будешь изо всех сил учиться – то… догадываешься, что?

Егор смотрел пустыми, неподвижными глазами.

– Ты что, не понимаешь, о чем я говорю?

– Понимаю. Нам то же самое говорят на каждом занятии. Если ты не завяжешь шнурки – упадешь. Если не будешь кушать кашу – вырастешь неудачником.

– Егор…

Сашка осеклась. Егор пребывал, наверное, на самом сложном этапе информационной перестройки: как личность почти распался, как слово еще не сложился. Она вспомнила себя год назад: примерно в это же время они познакомились, Егор уверенным в себе, сильным и добрым человеком. Егор вытащил однокурсника Степку из реки; Сашка нередко замирала посреди движения, вперив взгляд в одну точку, и точно знала, что провалит зачет по практической специальности…

Она взяла Егора за руку. Еще секунда – и она присвоила бы его, сделав частью себя.

Но она удержалась, вспомнив горький опыт.

* * *

Она отнесла к мойке поднос с грязной посудой. Костя отодвинул стопку тарелок, освобождая место на длинном цинковом столе. Сашка благодарно кивнула.

– Ты ему не поможешь, – сказал Костя. – И не бери дурного в голову: это их дело, пусть работают. Как мы работали.

– Мы помогали друг другу, – тихо сказала Сашка.

– Мы – однокурсники. А они… он тебя никогда не поймет. Не пришло время.

Костя пошел к выходу из столовой, а Сашка подумала, что он прав. Есть вещи, которые объяснить нельзя; разве не об этом твердили с самого начала Портнов и Стерх?

* * *

Осень наступила в середине сентября, резко похолодало. Дожди не прекращались до самого первого снега. Сашка топила крохотный камин в комнате – углем из бумажной пачки и дровами, купленными на базаре. Дрова трещали, рассыпали искры, Сашка часами сидела перед камином с книгой на коленях. Ложилась спать, укрывшись простыней, среди ночи натягивала на себя одеяло, а под утро, бывало, просыпалась от холода и, конвульсивно позевывая, кутаясь в куртку поверх ночной рубашки, разжигала огонь в камине.

Над крышей поднимался дым. Шел первый снег, ложился на головы каменных львов, засыпал город Торпу.

* * *

– Мама?

Хозяйский телефон стоял на полочке, у входа на первом этаже. Старинный телефонный аппарат с высокими, «рогатыми» рычагами для трубки. Сашка привалилась плечом к кирпичной оштукатуренной стене.

– Алло! Мамочка! Ты меня слышишь?

– Привет, Сашхен… Как хорошо, что ты позвонила…

Далекий голос. Нарочитая бодрость, даже беспечность.

– Как малой?