Витающие в облаках

— Вся эта восточная фигня гораздо теснее соприкасается с реальной реальностью. Без всякого материализма и всякой интеллектуальной фигни. Возьмем, например, хайку. — Робин с жаром постучал по рулю катафалка. — И сравним ее с мрачными тяжелыми нагромождениями английской поэзии.

— Что такое хайку? — спросила Андреа.

— Это стихотворение из трех строк, которые состоят из пяти, семи и пяти слогов. Очень простое, лаконичное и выразительное. — Робин все сильней воодушевлялся. — Множественное число от «хайку» будет «хайкай». Во всяком случае, так называли связную серию хайку. Первоначально хайку…

— Великанский пес застрял в прекрасной вазе белых пионов, — сказал вдруг Боб.

— Что? — Робин обеспокоенно посмотрел на Боба в зеркало заднего вида.

Боб поднял косматую голову с полированного дерева помоста и провозгласил тяжеловесно и торжественно:

Великанский пес
застрял в прекрасной вазе
белых пионов.

— Это хайку. Я поэт, от меня вам всем привет, — сказал Боб и заржал.

Боб и сам когда-то пробовал стать буддистом — идея хлопка одной ладони долго не давала ему покоя, — но в конце концов сдался, так как не нашел в этом смысла. Конечно, многое в поведении Боба любопытно пересекалось с философией дзен, а если видеть кое в каких его изречениях коаны, а не бессмысленную чепуху, его почти что можно было принять за мудреца. Почти. Взять, например, слизняков — биологический вид, особо ненавистный отцу Боба, страстному садоводу-огороднику. Однажды, приехав домой погостить, Боб-младший увидел, как Боб-старший расставляет слизнякам на огороде ловушки с пивом. Не проще ли будет, спросил Боб-младший, пропустить овощи и есть сразу слизняков?

— И медитация, — добавил Боб, разглядывая потолок катафалка. — В ней ведь ничего сложного не должно быть, правда? Медитировать — значит просто думать ни о чем. Но когда пытаешься думать ни о чем…

Он погрузился в удивленное молчание, которому частично способствовало то, что он нашел в кармане шинели шоколадный батончик.

Мы ехали по Перт-роуд все быстрее — гораздо быстрее, чем обычно везут людей в последний путь, и тем немало удивляли окружающих участников дорожного движения. Чинный седан «вулзли» с пожилой парой вылетел от потрясения на тротуар, а случайная монахиня на Риверсайд в ужасе перекрестилась. Дополнительно усугубляло ситуацию то, что мы ехали колонной с другим обитателем Балниддри — Гильбертом, странноватым парнем, выпускником Харроу, чья машина когда-то была каретой «скорой помощи». Зрители наверняка думали, что мы спешим на место какой-нибудь чудовищной катастрофы, а не просто едем за город подышать воздухом. Бобу, впрочем, отчего-то казалось, что мы — экспедиция звездного флота, задача которой — найти запасы редкого элемента под названием «зиенит».

— Бог! — сказал он, как только дожевал батончик. — Верят ли буддисты в Бога? И что такое вообще Бог? То есть, например, кто сказал, что я не Бог?

— А знаете, в Балниддри есть каменный круг, — сказала Андреа, не обращая внимания на этот метафизический треп. — Рассказывают, что это бывшие семь сестер, которые плясали на вершине холма, а злой волшебник обратил их в камни.

— А кто его разозлил? — спросил Шуг.

— О, волшебники, они такие, им только повод дай, — мрачно сказала она.

Притом что Робин и Гильберт жили в Балниддри, они странным образом не знали, как туда попасть. Мы несколько раз возвращались, пересекали собственный след, а однажды оказались даже в низинах Карс-оф-Гаури (или на границе с ромуланской нейтральной зоной — смотря кого из нас спрашивать). От пассажиров катафалка никакого проку в смысле навигации не было — оказалось, что мы все лишены чувства направления. Боб славился тем, что однажды по ошибке сел на кольцевой автобус и оказался в плену на несколько часов. Я же, разумеется, потерялась с рождения и до сих пор не нашлась.

— Ух ты, коровы, — сказал Боб, выглядывая в окно катафалка, подобно любопытному трупу.

Андреа нахмурилась, глядя на него, и спросила у меня:

— Он не часто бывает на воздухе, а?

Робин исполнил смертельный трюк в виде разворота на сто восемьдесят градусов. Вскоре после этого пошел град. Крупные градины, размером с шарики нафталина, колотили по стеклу. На нем нарастал сугроб, закрывая обзор, поскольку дворники катафалка давным-давно умерли от старости.

Именно теперь Робин открыл нам назначение двух доселе загадочных веревочек. Одну следовало протянуть через окно водителя, другую — через окно пассажира. Робин потянул за свою веревочку, и дворник дернулся в его сторону.

— Видишь? — с надеждой сказал он, обращаясь к Терри. — Теперь твоя очередь.

Она дала краткий, выразительный отрицательный ответ.

Робин наконец нащупал правильный курс в недрах Карса, и катафалк начал терпеливо пробираться по длинным прямым аллеям, обсаженным деревьями, — таковы второстепенные дороги Ангуса.

— Ух ты, овцы, — сказал Боб.