Витающий в облаках

И Люся уже - не Люся, а молодая баба Моня, дочка фотографа. Это на неё Никита Бес смотрит, ей улыбается. Первый раз они друг друга видят - и уже на всю жизнь полюбили, а он глянул через плечо и прыгнул! Спиной вперёд. Шахта глубокая, чёрная, дна не видать. Страшно Моне: вдруг не сбудется то, что они взглядами загадали-поняли?..

- А потом? - не выдерживает Люся. - Только ты ничего не пропускай, ладно?

Потом людей отпустили, баба Моня с отчимом к своей повозке пошли. Потом отчим пластинки проявлял, карточки делал. Потом Моня ждала, когда он от полковника вернётся. То просто так сидела, то бросалась узелок собирать, да не могла: всё из рук валилось. Вернулся отчим, когда уже темнеть начало. Забрался в повозку и давай шёпотом полковника ругать: мало того, что за работу не заплатил, так ещё и карточки порвал. А разве отчим виноват, что бандит смеющимся получился? Это, ваше высокоблагородие, не моя забота. Какого поставили, такого и снял... Исшептал он полковника вдоль и поперёк, приложился к пляшке, которой его полковников денщик утешил, и спать завалился. А Моне того и надо: стемнело уже. Дождалась Моня, пока отчим под тулупом затих да захрапел погромче, засветила красный фонарик, стала узелок собирать. И пластинку туда положила - на всякий случай. Если нет Беса в живых, так хоть пластинка останется. А к отчиму она уже всё равно не вернётся... Только не верила Моня, что Беса в живых нет. Сердцем знала: не мог он разбиться.

Как она думала, так и вышло: Никита-Бес уже на краю шахты сидел, её дожидался. "Ну, вот и ты, дивчино", - сказал он спокойно. Кинулась Моня на его голос, чуть узелок не потеряла, плачет от радости. Бес её не торопит, сидит рядом, колючей щекой к щеке прижимается. Неловко ему сидеть: руки-то всё ещё за спиной связаны. Опомнилась Моня, слёзы вытерла, стала верёвку распутывать.

Потом Бес долго и крепко тёр ладонями запястья, сжимал и разжимал пальцы, глядел в сторону села недобрыми пристальными глазами, думал. Наконец, встал, потянулся с хрустом, нашёл правой рукой Моню, прижал её к себе и сказал тихо: "Про то, как тебя зовут, дивчино, и какое твоё классовое сословие, ты мне потом расскажешь. А сейчас тикаймо отсюда. Доставлю я тебя куда подальше от этого поганого села, и там ты меня подождёшь. Потому как в этом поганом селе оч-чень шумно будет: я на нём свою новую тактику проверять стану".

Взял Моню на руки и полетел...

- Баба Моня, а ты правда не обманываешь?

- Зачем мне тебя обманывать? Ты же видела, как дядя Боря прыгает?

- Так то прыгать, а то - летать!

- Так то дядя Боря, а то - дедушка!

- Ну и что... - не сдавалась Люся. - А тогда почему он не улетел, когда его второй раз расстреливали?

- От своих-то - куда улетишь? - вздыхала баба Моня. - Да и время уже другое было, к земле пригибало.

5. Самое старое фото в альбоме.

В конце лета мама увезла Люсю домой в Северодонецк, а осенью того же года бабы Мони не стало. Домик её на окраине Старобельска переписали на себя тётя Лена и дядя Боря. Старый "гардероп" почти со всем содержимым они вывезли на свалку, оставив себе только альбом с фотографиями и кое-какие мелочи, "настоящей цены не имеющие, но в хозяйстве не лишние". А ещё через несколько лет домик снесли, и семья Абраизовых переехала в новую трёхкомнатную квартиру.

Бабушкин альбом Люся потом ещё три раза видела. Первый раз - когда вместе с папой приезжала к тёте Лене на новоселье. Альбом был в стопке старых журналов, которые Никита таскал из грузовика на третий этаж и складывал в углу своей комнаты, рядом с макетами кораблей. Люся сразу узнала альбом и даже погладила пальцами корешок, но он быстро скрылся под новыми стопками.

Второй раз она увидела его у Никиты на свадьбе.

Люся к тому времени уже закончила школу и один раз поступала в Киевский госуниверситет, на филфак, но не прошла по конкурсу. Теперь она собиралась поехать в Усть-Ушайск, областной центр в Сибири: там тоже был университет, хотя и не такой знаменитый, как Киевский. Но кафедра филологии этого университета, оказывается, проводила интереснейшие изыскания о литературном наследии декабристов - в одном из номеров "Русской литературы" Люся недавно прочла об этом большую статью и теперь с увлечением пересказывала её Никите.

Никита, непривычно солидный в своей новенькой форме капитан-лейтенанта, вежливо слушал и всё косился на дверь в большую комнату, где танцевали гости и где его, наверное, ждала невеста, а потом вдруг сказал: