Витающий в облаках

Над следующим ходом Викулов размышлял долго и молча. Немилосердно мял и терзал свою рыжую бороду, заносил было руку над доской, недовольно крякал и снова мял бороду. А Даблин вполне тупо смотрел на доску и всё пытался сообразить, какую же выгоду сулит ему этот неравноценный обмен. Значит, если он берёт ладьёй моего ферзя, а я беру ладью пешкой… или взять офицера? То есть слона… Нет, офицер никуда не денется, а вот коня надо бы защитить. Впрочем, он его всё равно схавает, и вполне безнаказанно, конь везде под боем… К чёрту! Пускай берёт ферзя, а там посмотрим.

Но Викулов ферзя почему-то не взял, а осторожно передвинул ладью на одну клетку вправо. Даблин разозлился и опять поставил ферзя под бой. Викулов присвистнул и снова отодвинул ладью. И тут Даблин увидел… То есть ни черта он, конечно, не увидел — никогда Даблин не разбирался в шахматах и никогда не будет в них разбираться: слишком много фигур, и все путаются. Просто он подумал, что белый король стоит не там, где ему надо бы стоять, чтобы получилось красиво. Но если припугнуть вот этого офицера бесполезным ферзём, то король поспешит на помощь, и вот тогда всё будет очень равнобедренно. И он припугнул, и король поспешил на помощь, а потом офицер слопал его ферзя, и ферзь перестал путаться под ногами, и всё стало хорошо, как на качелях: ход — ход, ход — ход… Даблин забывал переключать часы, и Викулов делал это за него, удовлетворённо крякая после каждого хода Даблина, а потом Даблин обнаружил, что никак не может дотянуться до нужной фигуры. «Какую?» — спросил Викулов откуда-то снизу. «Коня», — сказал Даблин, и Викулов двинул его коня. «Не туда, — сказал Даблин. — Влево». «Зачем?» — удивился Викулов. «Ну, влево же!» — нетерпеливо сказал Даблин. Викулов пожал плечами, двинул Даблинского коня влево и сделал тот самый ход — единственный из всех, которые ему оставались. «Пешку, — сказал Даблин. — Вот эту, вслед за конём». Викулов двинул его пешку вслед за конём и откинулся в кресле.

— Мат, — сказал он. — Через два хода. — Остановил часы и задумался. — А если так? — он отвёл чёрную пешку назад и попробовал другой ход. — Всё равно мат.

И тут он посмотрел на Даблина и закричал:

— Ну ведь можешь же, а? Можешь же ведь! Мазохист чёртов!

Он подбежал к Даблину, чуть не опрокинув титаническую гипсовую ногу на постаменте, подпрыгнул и ухватил Даблина за штанину.

— Ну какая к чертям планета? — орал он, перехватывая Даблина за плечо и радостно встряхивая, а другой рукой поспешно подтаскивая под него «директорское» кресло. — Она что, на твою победу обиделась, да?

Даблин попробовал рассердиться, но у него ничего не получилось: не на кого было сердиться. Он уже сидел в мягком уютном кресле и смеялся вместе с Викуловым, с рыжебородым Алексеем Парфёновичем, замечательным человеком, который никогда в жизни не воспарял, но всегда завидовал — легко и весело завидовал — всем, кто наделён этой редкой и, в лучшем случае, бесполезной способностью. Даблин смеялся, легко и радостно дыша полной грудью, вот только ступня болела, обжёг ступню, а Викулов тряс его плечо и быстро говорил что-то весёлое и очень бессмысленное, но тем не менее в пух и прах разбивающее унылые Даблинские теории.

— Туфелькам-то хана! — говорил он. — Как же это вы, а? — и всё тряс его за плечо. — Да проснитесь же, Сергей Николаевич!

— А я не сплю, — соврал Даблин, открывая глаза и продолжая улыбаться.

— Надо же было смотреть, где костёр разводить, — укоризненно сказал Фёдор. — Тут же мазут кругом. Мешок вон попортили… Да мешок — бог с ним, сами могли обгореть, спали же…

— Я и обгорел малость, — сказал Даблин, вставая, и поморщился, наступив на правую ногу.

Солнце ещё не встало, но было почти светло. Всё ещё моросящий дождь прибивал к воде жиденький слой тумана, и сквозь туман можно было различить огни буровой вышки на дальнем, западном берегу озера. Значит, энергию уже дали.

— Туфли-то наденьте, — сказал Фёдор. — Хорошие у вас были туфли, а теперь разве что на субботник. Ну, да пока сойдёт.

Даблин взял у него туфли и стал надевать, придерживаясь одной рукой за металлическую стенку трансформаторной будки.

— Мы как вернулись, — рассказывал Фёдор, — да как увидели, что вас нигде на берегу нет, так Реваз Габасович сразу всё понял. Я, говорит, этого заполошного знаю, он под моим началом четыре года работал. С него, говорит, станется. Ну, и послал меня…

— Что станется? — насторожился Даблин. — Откуда он знает?

— Ну как — откуда. Мешок-то вы у него забрали? Возвращаемся с лодкой — вас на берегу нет. Младенцу ясно: одежду в мешок и — вплавь до острова… Или вы лодку нашли?

— Нет, — сказал Даблин, успокаиваясь. — Лодку я не нашёл.

— Значит, так, — сказал шофёр, когда Даблин зашнуровал наконец туфли. — Сейчас, — он поднёс часы к самым глазам, — двадцать три десятого. Мне сказали, что в девять тридцать всё будет закончено и можно включать насосы. Но полчаса на всякий случай надо накинуть. Будем ждать здесь, или сначала я вас отвезу на берег? Думаю, лучше вас отвезти: намерзлись всё-таки, а?